Воскресенье, 18 июля

     Второй день торжеств по поводу дня рождения друга. 
     Просыпаюсь на полу, на тонкой подстилке. Одеяла почему-то нет. Наверно, и  не было. Холодно и неуютно. На кресле, как сброшенная старая кожа, валяются вылинявшие джинсы. В голове легкий похмельный мандраж и еще что-то. На душе пусто, играют нервы – все как положено, на ... 
     На кухне голоса, там жизнь. Медленно, чтобы не потревожить неосторожным движеньем больную голову, натягиваю свою вылинявшую кожу и тащусь туда, где жизнь. Жена моего друга спрашивает, буду ли я завтракать, но я никак не реагирую,  не способен пока еще. Прохожу мимо нее к холодильнику, достаю бутылочку пива и выливаю содержимое в большую хрустальную кружку. Сажусь. Жадно, с наслаждением и надеждой вытягиваю до дна. Делаю небольшую паузу, затем принимаю первую рюмочку ледяной водки, вторую и, с облегчением выдохнув,  соглашаюсь. В сердце оттаяла льдинка, в виске тепло застучало, в голове прояснилось и успокоилось, жизнь вернулась ко мне. Я – в тонусе. Я способен рассуждать на вечные русские темы:  что делать, с чего начать и чем продолжить. Решаем начать с Верхнего города. Гитара, Гжелка, расписные хохломские стаканчики – ничего не забыто. Поехали! 
Верхний город. Набережная. Кремль. Обзор. Летчик-герой. 
     Великая русская река разливается широко, от горизонта до горизонта, и радует глаз простором и светом. Хорошая русская водка разливается на троих и греет душу чистотой и выверенным градусом. Герой-летчик не пьет – он каменный. В нашем возлюбленном Отечестве не пьют только памятники. Великолепный вид на противоположный берег – такая даль! Свежий ветерок. Гитара весело вызванивает веселые песни. 
     Откуда-то снизу, как ясное солнышко из-за бугорка, весело выглядывает по-детски округлое личико Райны. 
     Райна – системница. Голос Райны – серебристый ручеек, улыбка Райны – ясное солнышко. Райна спрашивает: чья это песня? Отвечаем:  БГ. Райна хромает к нам, наверх. Опирается на палку. Чумазенькая, а глаза  чистые, голубые, как небо над головой. Райна берет гитару и поет нам свои райские песни. Ее компаньонка по системным скитаниям –  серые внимательные глаза первоклассницы – слушает, шевелит-подпевает одними губами, но уже через две песни озабоченно зовет, торопит подругу на Трассу. Райна поднимается. Я знаю, я помню, я понимаю. Трасса – их любовь, их счастье и несчастье, их религия и сама жизнь, Трасса –  их всё. Она – основа всей Системы. Синоним свободы или ее возможности. Когда великая асфальтовая река несет их на своей могучей китовой спине, 
а капитан-водила-дальнобойщик уверенно держит свой штурвал и по-отечески улыбается, и робкие маленькие деревни разбегаются избами по сторонам дороги, и белые летние облака роскошно громоздятся на высоком небе, и малые деревни сменяют великие поля, а на полях упорно трудятся-тарахтят одинокие трактора, по одному на каждое великое поле, и на душе просторно, как в поле и светло, как на небе – это значит, что Система  в действии, и девочки, как птички, летят, девочки – счастливы, потому что свободны. Счастья вам, лягушки-путешественницы! Удачи вам, последние романтики! Откуда вы хоть? Нет ответа. Знайте, я вам немного завидую, вы плывете по жизни, все дальше и дальше, а мы в нее погружаемся – все глубже и глубже. 
     Продолжаем погружение!
     "Зззачем… ззачем пил кррасное вино. Иии гаварил сасседке па сталу,  Што я ллюблю… лллюблю ее дав-но. И после целлловал ее в углу..." – поём мы. Песня как песня, но сегодня она нам почему-то пришлась по душе. Наверное, потому что написана вчера. Новорожденная песня пленяет слушателя, в ней есть особый шарм, какой-то тонкий аромат, который со временем порой теряется. Новорожденную песенку поешь так, как будто сочиняешь-импровизируешь на глазах у публики – это подкупает. Вот и мужик, подсевший со своим пивом, утверждает, что мы поем правду. Какая-такая правда? 
     А над Волгой-матушкой можно полетать на вертолете. И-эхххх! "На ковре-вертолете ми-мо ра-ду-ги…" Нет, это не наш стиль. Наш стиль – откос, вид на все четыре стороны и бутылочки светлой, одна за другой слетающиеся к нам мотыльками на свет и гибнущие в наших ненасытных глотках. И гитара, и песни, одна другой правдивее. Добродушный дядька, зазывала покататься на вертолете, подставляет свой мегафон. "Чёо-ортава баба, там-ление п-лоти... Зззавязила, как пушку в ба-лллоте..."– рву жилы в мегафон. Публика оглядывается, улыбается  лукаво и понимающе. 
     … 
     Вечереет. То ли это солнце садится, то ли это мы успели погрузиться так глубоко, что нас уже не достают солнечные лучи. Давно выпита и вторая, неизвестно откуда выплывшая бутылка водки, и, кажется, третья, и рекой льется пиво. Столик летнего кафе на высоком речном берегу. Хорошо, что к нам пришли наши жены. Они мудрые и трезвые. Они тихо переговариваются друг с другом, только иногда вступая в разговор. 
     Забытая на газоне, онемелая гитара. Удивительно, как она еще жива в таких перепитиях? Лежит себе, тихая и одинокая, как забытая любимая женщина. Ее могут украсть, ее могут обидеть, а она, любящая, покорно лежит и ждет, благодарная хотя бы за то, что убрали в чехол, надеющаяся, что ее не оставят здесь лежать так навечно. 
     Пиво, пиво, пиво. Зачем оно мне сейчас, после водки-то? Уже неважно. Неожиданное желание драться – сила в руках, ясен путь, светел взор. Слава Богу, что не с кем. Ощущение, что вернулась студенческая пора. Нет, дело не в том, что я тогда много дрался. Дрался я всего один раз. В сущности и не дрался, а мне, козерогу-первокурснику, пьяному и зеленому, начистили морду на моей первой же студенческой пьяной дискотеке. По правде говоря, я мало что помню из того новогоднего вечера. Водоворот пьяных бессмысленно-счастливых лиц вокруг, общий веселый шум, музыка, а потом, вдруг – расступившаяся толпа, злорадное лицо этого драчуна-армянина напротив, рваная рубаха, чувство обиды. Зачем он так? Зачем я так? Ничего не помню. Смутно помнится застолье, много бутылок белой, огненно-обжигающей водки, девчонки какие-то малознакомые. Кажется, из-за них и драка вышла. С той поры, собственно, драться больше не приходилось. 
     Атмосфера праздника в этот вечер – вот что оттуда, из студенческих лет. Говорим  долго, весело и непонятно о чем. Кажется, много вспоминаем. Окончательно темнеет. Кафе закрывается. Мы поднимаемся, чтобы уйти. Остатки пива торжественно выливаются на середину столика. Растерянное и боязливое лицо мужика, караулившего наши пивные бутылки. Зачем я это сделал? Не понять. Ничего уже не понять. Темно. Теплая летняя ночь. Мы  на самом дне. 
     Плевать. Главное – весело. Зачем, зачем пил красное вино… В сущности нас можно смело забирать в милицию – горланим, нарушаем общественное спокойствие в центре города после одиннадцати вечера, но, с другой стороны,  песни веселые поем, не похабные, а милиционеров на площади перед древним кремлем  всего двое, а нас уже  четверо. И они пропускают нас, не трогают. Спасибо, милые! Сейчас я люблю всех, даже милицию. Дык я ведь на него не посягал. И я над ним не издевался, точно. Я только паспорт ему в руки не давал. А он мне руки за спину. И бить по почкам. Нет, эту песню мы сейчас петь не будем. 
     Кремль. Ночь. Штраф за справление малой нужды в неположенном месте. Откуда здесь, в ночи, в кромешных кустах, взялся милиционер? Загадка. Но тридцатку отдать приходится. Без протокола. 
     Такси. Песенка по радио «Ай-яй-яй-яй-я-яй, убили негра …»  Слава Богу, на самом деле все живы. 

Бард Топ TopList