Таланты Игоря Карташева разнообразны: он профессиональный драматический артист (ведущий артист театра им. Рубена Симонова), певец, бард, художник. Его сильный красивый голос, актерские интерпретации и разнообразный репертуар (от городского фольклора до песен на стихи Есенина) привлекают множество самых разных людей на его концерты и спектакли. 

— Игорь, недавняя постановка театра им. Рубена Симонова с твоим участием в главной роли отмечена "Московским Комсомольцем" как самая скандальная постановка года. Что это за спектакль? 
— Это спектакль "На всю катушку" (точно так же называется и мой второй альбом). Там, кстати, исполняется моя песня на "тюремные" стихи Немировича-Данченко. Этот спектакль, честно говоря, даже меня поверг в шок. У нас в Москве есть такой режиссер, Саша Горбань. Он скорее шоумэн, нежели режиссер-постановщик. Именно он поставил в театре Вахтангова спектакль "За двумя зайцами", который идет на бессменных аншлагах. И он же поставил у нас спектакль "На всю катушку". Он ставил этот спектакль на исходном материале "Оперы нищих" Джона Гея. Это практически то же самое, что и "Трехгрошевая опера" Брехта, только "Опера нищих" была написана на сто лет раньше. Нам всем было непонятно, каким образом можно запихнуть в произведение семнадцатого века современную тюремную тематику! Отсюда — самый скандальный спектакль года... С самого начала я не был согласен на эту роль, хотел отказаться, не понимая, какая связь: Полли, Люси, Капитан Мэк и вдруг — "Цыпленок Жареный". Недоумевая, я спросил у режиссера, что это будет за спектакль? Он ответил: "Это будет классное шоу!" Тут-то я понял, чего он хочет, и согласился на роль. Тем более, что спектакль — по мотивам Джона Гея: банда Мэкки-ножа попадает в Россию, и события происходят здесь, у нас. 
— Ты поешь много песен тюремно-лагерного характера. Тебе самому не приходилось контактировать с этой средой? 
— Нет, слава Богу. Но я на своем веку повидал очень много людей, которые были репрессированы, сидели. Я не буду вдаваться в подробности, но скажу, что это были большей частью сильные личности, прожившие сложную жизнь. И у них в глазах отпечаток далеко не поп-музыки... Им действительно близки их песни. Я не знаю, что меня в них подкупает... 
— Песни из альбома "На всю катушку" знают все, причём давно уже. Это "Постой, паровоз", "Цыплёнок жареный", "Крокодила". В чем ты сам видишь необычность своей интерпретации? 
— Я слышал очень много шансона, сделанного конкретно "под компьютер". Я не старался сделать никакого открытия. В целом мой альбом несет характер некоего рокового, рокабильного звучания. К этому прибавляются элементы шансона и какие-то актерские детали. Это совершенно однозначно не попса. Но тем не менее его нельзя отнести и к чисто роковому направлению...
— Скажи несколько слов о своем новом альбоме “Грубым дается радость...”? 
— "Грубым дается радость" на стихи Есенина — это первый мой альбом. С него все начиналось и ради него все делалось. Второй альбом ("На всю катушку") родился как своеобразное продолжение первого. Дело в том, что основное чувство блатных, лучше сказать, тюремных песен — не крутизна, не понты, как ошибочно думают многие, а, прежде всего, боль и обида. Стихи Есенина — это та же боль и та же обида на веками и годами сложившуюся ситуацию... Есенин — русский поэт... Многие говорят, что не очень хороший. Он ассоциируется с романсами "Клен ты мой опавший", "Ты жива еще, моя старушка", которые достаточно экзальтированно исполняются на сегодняшний день: плохенькая гитара в руки, нога — на стул и голос с бесконечным подвыванием. От Есенина, естественно, ничего не остается... Ничего не остается от есенинской боли, от его любви. Эти стихи надо чувствовать и понимать. Тексты для моего альбома были взяты из его персидского цикла стихов. Я родился в Азии, был на Востоке и, естественно, могу в полной мере почувствовать душу и колорит соответствующей атмосферы. Есенин же там никогда не был, хотя на протяжении всей жизни изо всех сил стремился попасть в Персию. Я знаю одну абсолютно достоверную историю по этому поводу, Однажды, когда Есенин был в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения, друзья, знавшие, что Сергей очень хочет в Персию, отвезли его тайком на дачу одного знакомого чиновника в Баку. Он очнулся там за глухим забором, и ему категорически запретили выходить за пределы усадьбы — там, мол, война, опасно и т.д. Таким образом, Есенин, наконец, попадает туда, куда стремился всю свою сознательную жизнь. Видит, чувствует Восток, пусть и в условиях весьма ограниченного пространства. И именно там он пишет свои "персидские" стихи: "Шаганэ, ты, моя Шаганэ", "Шахразада". Именно эти стихи послужили основой моим песням, и по их же мотивам я написал ряд картин. С другой стороны, этот альбом не имеет какого-то единого музыкального направления. 
(Игоря в своё время с позором выгнали из шестого класса музыкальной школы за то, что он катался зимой с горки на скрипке своей одноклассницы. Зато ему удалось закончить художественный институт города Алма-Аты, получив образование художника, а затем и Щукинский театральный институт в Москве.) 
— Как ты осуществил переход от театра к музыке? 
— Этого перехода как такового не было. Театр всегда был для меня тесно связан с музыкой. Я много, практически всегда, пел на сцене. Страсть к музыке у меня — с самой Алма-Аты. Еще в музыкальной школе я заразился глубоким чувством к восточной музыке (подтверждение тому — персидский цикл стихов Есенина, положенный в основу первого альбома), а в театре воспылал любовью к романсам. Поэтому музыка, театр и даже живопись были для меня всегда тесно связаны между собой.
— Расскажи о своих личных предпочтениях в музыке.
— Мне очень многое нравятся. Что такое музыка? Это как кофе: ты его хочешь или не хочешь... И каждый день, хочешь не хочешь, но ты его выпиваешь... А какой-то день обходится без чашечки кофе. Музыка — это то, что сопровождает нас всю жизнь. Трудно себя представить без музыки, но еще труднее сказать, кто именно тебе нравится. К примеру, мне уже давно нравится Tom Waits. Вообще, я люблю рок. Трудно говорить о всяких Веаtles, Nazareth'ах и Deep Purpl'ах, поскольку я на них вырос. Это мое детство. 
— Были ли у тебя в музыке какие-нибудь идолы или, хотя бы, примеры? 
— Вообще-то, я не очень люблю бардов, но по молодости лет у меня был достаточно сильный эмоциональный всплеск. Когда мне было 16-17 лет, в Алма-Ату приехал Юрий Визбор, и я до сих пор не слышал ничего лучшего. Да, он не очень хорошо играл на гитаре, совершенно не думал о возвышенности и величии своих стихов. Но он был настолько светлым, солнечным, открытым и правильным человеком! Тогда, в юности, он вселил в меня любовь к этому песенному жанру. Я понял, что можно взять в руки гитару и своим настроением — не проблемой! — зарядить находящихся рядом с тобой людей и сделать так, чтобы они тебе поверили... Юрий Визбор дал мне представление об этом жанре, благодаря ему у меня сложился целый образ, образ барда, развенчанный ныне количеством и качеством того, что я слышу. 
 Отвечая на вопрос о том, что для него важнее в песне — слова  или музыка, Игорь Карташёв вспомнил притчу: 
—  К пожилому священнику пришли двое молодых: "Скажите, а что важнее — "что" или "как""... Подумав, священник ответил: "кто". Дело в самом исполнителе, в его образе, его чувствах и душе. 
—  Дают о себе знать твои восточные корни?
—  Да. Вот, к примеру до безумия люблю Восточный концерт Led Zeppelin. У меня есть песня "Алма-Ата". Ее крутят в самолетах при посадке в аэропорту Алма-Аты. Один раз, услышав там собственную песню, я даже прослезился. С другой стороны, я живу в Москве с 83 года; учился, жил и работал все время на Арбате. Поэтому слишком многое меня здесь удерживает. И пусть Алма-Ата останется для меня чем-то теплым и сокровенным. Ведь внутри у каждого человека должен быть свой черный ящик, в который он никого никогда не будет впускать. Это только его. И вот Алма-Ата для меня — как раз тот черный ящик, в котором хранится моя душа, мое детство — все самое дорогое и родное. 
(Мы разговаривали с Игорем в полдень, и он сказал, что с самого утра ждёт момента, чтобы выпить кофе.) 
—  Кофе по утрам — традиция?
—  Живя в Алма-Ате, я никогда не пил кофе. Эта привычка пришла ко мне уже в Москве. И потом, это скорее необходимость, часть моей работы, нежели традиция. А так, я люблю зеленый чай. Любовь к зеленому чаю у меня — с самого рождения. 
—  А к спиртным напиткам?
—  Я начал, традиционно, с портвейна... Это было лет в 17. Потом я понял, что лучше водка... По крайней мере, из коньяка, портвейна и пива я всегда выбирал водку. С нею мне чаще всего приходилось сталкиваться, и для меня это — "исторически" любимый напиток. Коньяк я особенно никогда не любил. Я думаю, что, если бы сейчас я активно употреблял спиртные напитки, то перешел бы-таки на коньяк с хорошими сигарами. Дело в том, что в то время водка мне показалась напитком более правильным, что ли... Мне очень нравится Куантро. Я не люблю шампанское и не понимаю людей, которые пьют безалкогольное пиво. Не понимаю также людей, которые бросили пить и говорят, что им абсолютно не хочется выпить. По-моему, выпить хочется всегда, и это нормальное явление. 
—  Способствовала ли развитию у тебя культуры пития театральная жизнь? 
—  Конечно! Актеры, музыканты, театр, сцена — это всегда так или иначе связано с алкоголем. Хорошо пить или плохо? Я не знаю. Наверное, плохо. Многие люди пьют определенное количество и веселятся затем весь вечер. Я так никогда не мог. У меня либо выплескивалось в этот момент все наболевшее, и я продолжал, пока это не кончится, либо вообще не пил. 
—  Не приходилось ли выпить стопку-другую перед спектаклем? 
—  У меня с этим связана целая история. Когда мы сдавали последний спектакль, "На всю катушку", у нас в театре красили зал. В тот день у нас была длиннющая репетиция с 11 утра до 8 вечера. Все это время мы дышали соответствующими парами. Поскольку эпизодические персонажи то появлялись, то исчезали со сцены, они имели возможность не дышать этими испарениями от красок. Я же провел практически все время на сцене, и у меня, по-видимому, произошла какая-то интоксикация. Так или иначе, голос пропал абсолютно. Когда я пошел к врачу-фониатору, она сказала, что, если я выйду на премьеру, то может получиться так, что мне просто придется сменить профессию. Но, как у нас обычно бывает, спонсоры деньги заплатили, и спектакль во что бы то ни стало должен был выйти в срок. На следующий день за сценой сидел врач, рядом стоял художественный руководитель театра со стаканом коньяка, которым я полоскал горло. В таком состоянии я сыграл три спектакля, но зато потом лечился целый месяц. Тогда коньячные "полоскания" в буквальном смысле спасли меня. С другой стороны, на заре своей карьеры для меня было нормальным перед спектаклем пропустить грамм 50 для бодрости и чистого голоса. Но однажды, решив определить для себя максимальную дозу, я явно переборщил. Я думал, что все было отлично, но, когда мне показали синяки, оставленные мною на партнершах... Впрочем, мне удалось реабилитировать себя на следующем спектакле... 
— До свидания, Игорь. Хочу тебе пожелать, что бы ты выступал с концертами не только на “своей” территории, но и на всех остальных сценах, где поют авторскую песню.

Беседу вела Юлия Гаврилова