Не открою "америк", если замечу: песни, в том числе - этого автора и исполнителя, лучше слушать, чем глубокомысленно о них рассуждать. Для задушевного разговора вполне хватает других тем, тем более, когда встречаешься (реже, чем хотелось бы) с таким роскошным собеседником, как Александр Александрович Дольский.

- Ты прямо как на светском рауте: с каких пор величаешь меня по имени отчеству?

- Хотела как лучше, а получилось: Саша, давно не виделись. Что нового?

- Стихи. И песни, хоть ты и не собираешься о них говорить. Пишется очень много. Дошло до того, что мне предложили издать собрание сочинений. Сейчас усиленно занимаюсь редакторской работой.

- Сам редактируешь?

- Сам. Я пытался отдавать стихи друзьям-поэтам, но из этой затеи ничего не вышло. Не потому, что поэты плохие, просто люди не пережили моих переживаний, у них мысли работают в другом направлении. Между прочим, некоторые зрители - самые лучшие редакторы: слышат все "насквозь".

- Собрание сочинений - круто.

- Сейчас стану хвастаться. Еще совсем недавно я представить себе не мог, что мои стихи когда-нибудь напечатают. А сейчас они не просто издаются, их даже изучают на уроках литературы в школах. Иногда целыми классами ребята приходят на концерты, потом пишут сочинения. Прочтешь - обревешься: такое внутри строк находят, о чем я забыть успел. Возвращают меня в те времена, когда я это сочинял. Но это еще не все. Меня стали изучать на факультетах славистики - в Германии, во Франции, в Америке, в Австралии. Пишут работы. Например, знаменитый немецкий ученый Вольфганг Казак включил в книгу целую главу о религиозно-философских мотивах в лирике Дольского. Получаю методические разработки из российских университетов, педагогических институтов. Представляешь, изучают Бодлера, Бродского, Аннинского и рядом - Окуджаву и Дольского. А тут еще история с собранием сочинений - все это для меня большое счастье. Поэтому кропотливая литературная работа доставляет мне огромное удовольствие.

- Все вышеперечисленное невероятно почетно, но, увы, не кормит. Чем на жизнь зарабатываешь?

- Главным образом, выступлениями и гонорарами - от книг и дисков. Деньги не большие, но их хватает на то, чтобы дети нормально учились. Компьютер дома, слава Богу, есть. Машины нет, дачи шикарной тоже нет - домик в деревне, построенный еще в 1949 году, и дачей не назовешь. Я там почти не бываю. Лучше дома посижу, позанимаюсь музыкой, поэзией, актерским делом.

- В каком смысле - "актерским делом-?

- Только в том, что беру гитару и выхожу на сцену.

- Я уж, было, решила, что ты переквалифицировался в кинозвезду.

- А меня, между прочим, действительно несколько раз снимали. Однажды даже привелось сыграть роль отца Николая, главы русской православной церкви в Японии, в японско-русском фильме под названием "Рин, или Легенда об иконе". Со своей партнершей - хорошенькая такая, миниатюрная "кинозвездочка", - я, представь, должен был говорить по-японски. Поняв, что выучить этот язык нереально, я придумал очень простую вещь. Просил переводчицу Леночку буквально на 2-3 десятых секунды вступать раньше меня и произносить нужную реплику. Дальше я, как человек, имеющий музыкальный слух, эту фразу копировал. Понятно, потом отца Николая озвучивал японский актер, но во время съемок нужно было, чтобы совпало движение губ. И вот - премьера в Ленинграде. В кинотеатр пришли мои дети, друзья, незнакомые зрители - полный зал. Рядом с крошечной партнершей я выглядел просто гигантом. Волосы длинные, бороду окладистую приклеили. Обращается ко мне партнерша, я открываю рот, и зрители со смеха падают со стульев. На экране - Дольский, только говорит по-японски тоненьким-тонюсеньким голосочком. Это был настоящий успех! Потом еще несколько лет по праздникам мои мальчишки видеокассету крутили и неизменно хохотали.

- В Японии хоть побывал?

- Надеялся, что снимать меня будут именно там, - ничего подобного: павильоном обошлись. Зато заплатили прилично - целый месяц семью кормил.

- Саша, в прошлый твой приезд мы дружно горевали по поводу того, что крупные бардовские мероприятия проходили без тебя. Что сейчас?

- По-прежнему обходятся без меня. Да и вообще то, что раньше походило на бардовское братство, рассыпалось: заработки, зависть, интриги. Впрочем, не горюю и не жалуюсь: я - отдельный человек, существую сам по себе.

- Итак, ты занят выступлениями и редактированием своих трудов. А еще?

- Еще занимаюсь домашним хозяйством. В свободное время хожу в магазины, варю разные супы, борщи - с мясом и без мяса, жарю картошку - мои мальчишки очень любят.

- Что же жене остается?

- Домашней работы и ей хватает.

- Я, кстати, о твоей жене ничего не знаю.

- Скрипачка, окончила музыкальное училище. Познакомились мы на концерте, где она играла на скрипочке. Живем вместе уже 25 лет. Очень хорошая у меня жена, преданная, большая умница. Музыку свою давно забросила, искала такую работу, чтобы больше быть дома с детьми. Когда стало ясно, что мы ждем третьего, работать вовсе перестала. Жили мы довольно скромно, сейчас стало полегче.

- Что сыновья, три богатыря, поделывают?

- Старший, мой тезка, заканчивает мединститут - зовут в ординатуру. Пашка, средний, - художник. Постоянно у него учусь: его невероятное трудолюбие постоянно служит мне укором. Я и сам не лентяй, но парень ежедневно вкалывает так, что еле доползает до дома. Семь месяцев проработал в Храме Христа-спасителя, куда со всех уголков России собрали лучших художников. И мой Паша - среди них. Другим помогал, и сам четыре работы сделал.
Младший сын, Петенька, в 11 лет стал лауреатом Международного конкурса СНГ среди дуэтов - играл с девочкой. Потом его гениальная учительница, Любовь Михайловна Певзнер, уехала в Германию к сыну, и после нее Петька ни с кем заниматься не смог. Сейчас он спортом увлекается, оканчивает школу, собирается поступать в университет, учиться на логопеда. Мечтает работать с речью, любит детей, вообще привязывается к людям. Недавно шел по Невскому в 9 вечера, напали какие-то подонки, избили его страшно. Чисто одетый, хороший мальчик - как не врезать? Свалили с ног, пинали, в итоге - сотрясение мозга, перелом челюсти в двух местах: Положили Петю в больницу. На соседних койках - мужики прожженные, алкаши избитые. Когда мальчик выписывался, они чуть ли не плакали: расставаться не хотели. Удивительный человек растет - тонкий, добрый, внимательный. Вообще все ребята замечательные.

- У вас, помнится, еще и животные есть?

- Кот и кошка.

- Какая же квартира умещает всю эту ораву?

- Четыре комнаты - нормально. У меня в кабинете, правда, теснота ужасная. Скорее надо издать, запаковать в книжку стихи, а то они все время теряются. А, в общем, считаю, все у меня хорошо. Диплом номер три недавно получил.

- Какой такой диплом?

- Я родился в Свердловске, и посчастливилось мне учиться в том же институте, на том же факультете, где и Ельцин учился. Некоторые его преподаватели даже дожили до меня. Ежегодно бывая в Свердловске, я, естественно, навещаю родные пенаты. И вот в 1998 году даю там концерт. Аплодисменты, бис-браво, туда-сюда, - вдруг на сцену выходит ректор: "Я хочу наградить Александра Александровича". Заинтриговал: "Чем, - думаю, - он меня наградит?" - "В этом году у нас юбилей - выпустили сто пятьдесят тысяч человек. Мы учредили почетные дипломы, которые решили выдать особо заслуженным выпускникам. Один из них - Александр Александрович". Вручает диплом, зал аплодирует. Ректор просит меня задержаться на сцене: "Обратите внимание, что вам выдан диплом под номером "три". И обращается к залу: "Как вы думаете, кому мне пришлось выдать номер один?" Зал загудел - все поняли.

- А второй номер кому достался?

- Наина-то Иосифовна тоже в нашем институте училась: А ректор все никак не угомонится: "Вот вам вырезки из всех моих интервью по этому поводу. Прочитайте, что там написано". Читаю: "Этими дипломами награждаются такие наши выпускники, как А.Дольский и Б.Ельцин". Именно в таком порядке.

- Приятно.

- Но - не более того.

- А что - более того?

- Как тебе объяснить: Мы с тобой встречаемся редко, но, думаю, относишься ко мне неплохо.

- Замечательно отношусь.

- И что может быть важнее и дороже этого? Допустим, кто-то предложит: "Мы дадим тебе 10 тысяч долларов, но сделаем так, что Капшеева тебя возненавидит, и больше вы никогда не встретитесь". Я не соглашусь, клянусь тебе.

- Спасибо, растрогал.

- :А какие письма получаю! Ладно бы, просто люди благодарили, так еще и рассказывают, как мои песни (о которых мы сегодня не говорим) их спасали в какие-то трудные минуты. Чего же еще мне желать, как не быть счастливым?
Я про себя ничего не знаю, пораженье от победы сам не отличаю - прав был Пастернак. Очень люблю Иосифа Бродского, хотя не сравниваю его ни с Бодлером, ни с Арсением Тарковским, ни с Мандельштамом: это же не прыжки в высоту, а поэзия. И вот мудрые люди, с мнением которых считаюсь, говорят: "Бродский - замечательный поэт, но так, как ты, он написать не смог". Понимаю: искренне говорят - им попросту незачем врать. Что может быть выше подобной похвалы? Притом, что в течение всей предыдущей жизни я только и слышал о себе: "камерное эстетство". Даже почти уверился в собственном ничтожестве: коль скоро пишу не так, как Евтушенко, Вознесенский и Рождественский, значит - пишу плохо.

- Пишешь хорошо - это аксиома. Но сознание, вроде бы, определяет материя:

- Уверяю тебя, не надо человеку ни яхт, ни дворцов, ни этих одеяний, в которых выходят на сцену современные эстрадные певцы. Эти короны и кринолины нужны в том случае, когда нет ничего другого. Замечательно в одной песне спел Макаревич: когда человеку нечего сказать, он кричит, а когда есть что, - он это произносит тихо. Хотя, сам Макаревич перестал быть поэтом и сделался поваром. "Личное дело трудящихся", только творчество уходит. "Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть этот мир прогнется под нас" - хамский гимн "новых русских".

- Почему не вспоминаешь другую, замечательную его песню - о женщине, которая летала по ночам?

- Говорю о другом: если человек выбирает успех, деньги, беспрестанное мелькание по телевизору, - творчество исчезает.

- Потому и тебя по телевизору не видно?

- Потому и не видно!

- А читатели не поверят: "Лукавит Дольский. Просто его не зовут, а он-то мечтает "затусоваться", завидует тому же Макаревичу".

- Нет, я не могу завидовать Макаревичу. Хотя бы потому, что понимаю: самая его популярная песня "Новый поворот" к поэзии отношения не имеет.

- Может, и не претендует на высокую поэзию?

- Может быть. Но мы-то говорим о поэзии. Или - оговоримся: "Я пою, но это - не поэзия-: Могу признаться, кому я завидую: только Галичу и Высоцкому. Завидую так, как можно завидовать своим самым любимым людям.

- Конкретнее, пожалуйста.

- Завидую Галичу - тому, как он вовремя, как смело, как гениально смог все сказать. Неважно, что потом это не принесло свои плоды, но как было прекрасно сказано! А он завидовал мне: "Я таких лирических песен сочинять не умею". Безумно завидую необыкновенному счастью Высоцкого - совершенно заслуженно быть всенародно любимым. До сих пор наслаждаюсь его фразировкой, потрясающей русской речью, этим краесогласием или, как иначе называется, рифмой, этим юмором, психологизмом: А больше и завидовать некому. Макаревичу? За то, что он кастрюли с места на место переставляет? Нет, не завидую. Мне вообще зависть совершенно не свойственна. Какая может быть зависть, когда сын Пашка говорит: "Такого сонета, как твои "Две птицы", даже у Шекспира нет-?

- Похоже, у тебя и вправду все хорошо:

- Я надеюсь. Не пью, не курю, в Израиль время от времени приезжаю:
 

http://www.natura.peoples.ru/?id=41