![[info]](http://p-stat.livejournal.com/img/userinfo.gif){kind=small}
До
сих пор помню гримасу брезгливости на лице Александра
Минкина, когда он наткнулся в моей книге на пассаж из
медведевского интервью, где тот пытался объяснить,
почему же "лучше быть коричневым, чем голубым" -
уж очень она была выразительна. Я тоже считаю, что
Медведев говорит там дикие вещи. Но ещё я помню фразу
Башлачёва: "Хороша любая проповедь, если она -
исповедь". А искренность и порядочность Олега
Медведева влекут меня куда больше, чем его нелепая и
путаная терминология. Иначе бы не делал ему концертов и
не считал одним из ведущих авторов современной песенной
культуры страны. Итак -
Олег Медведев
.
Виртуальные марши Сибири
В череде собирателей новых мозаик из кусочков состоявшихся культур, иркутский автор Олег Медведев – безусловный передовик производства. Мелодизм совэстрады переплетён с исповедальностью авторской песни, тексты наполнены свойственной року экспрессией; скорость движения по пространству мировой культуры в поиске нужных образов и образцов такова, что времена и события сталкиваются, наползают одно на другое. За строками Лермонтова – музыкальная цитата из Берковского, Маленький принц оборачивается самураем, среди фигурантов разговора кроликов Банни и Роджера – «самый сквозной Чубайс»... Реальные и выдуманные персонажи мелькают так быстро, что не успеваешь за поворотами авторской мысли.
Поначалу тянет обвинить Медведева в эклектике, но чем дальше слушаешь, тем больше возникающие в сознании картинки утрачивают двухмерность, приобретая объём, пока не приходит окончательное понимание: из кирпичиков разнородных контекстов он выстроил дворец, где комфортно всякому, кто настроился на нужную волну.
А если слово «волна» кажется неуместным – сразу жмите «exit», поэтика Медведева включает и более неожиданные вещи. Как вам такой ряд образов?
И только Солнце будило его, дыша в висок,
Шептало: «Вставай, ведь такова твоя функция
Во всех попутных мирах, где горит моё колесо
До поры, пока не вытек бензин!»
Лексика – не единственный знак времени. Медведев – автор XXI века, владеющий инструментом и ярким мелодическим даром. Он даёт начало самым прихотливым гармониям, но чаще берёт другим. Ритмичный как метроном, многие песни строит на одном-единственном повторяющемся риффе, – зачаровывает, гипнотизирует слушателя, погружая в открывающееся за шаманским ритмом пространство, ощутимое даже при чтении с листа.
Святых с загаженной земли
вперёд ногами унесли –
похоронили.
И солнца шар за хребет упал,
и стала багровою тропа,
и двери хлопнули
за спиной, как капкан.
И город фрегатом плывёт в закат,
надевши лохматые облака
на тонкие шпили.
Но, при всей своей формальной современности, Медведев – законченный романтик. «Шаман из непопсовой страны», и в третьем тысячелетии всерьёз объясняющий, что «Билли Гейтс не канает супротив Че Гевары». А цитированный до этого «Изумрудный город» – марш, самая частая у Медведева ритмическая структура (есть ещё «Марш континентальных электриков», «Марш небесных связистов», «Марш Трансвааль», «Идиотский марш»). Как и положено, местами не обходится без иронии, а то и чёрного юмора, да и виртуальность некоторая присутствует: на плацу под эти марши строем тяжело шагать, – но в целом контраста с бравурными интонациями нет, разве что нарочитая меланхоличность исполнения поначалу кажется несовместимой с далеко не политкорректными текстами.
Ряса и погоны, кривые хари святых,
Буквы и экраны, скользкий ком правоты,
Катится повальная похабная хворь.
Праведное слово как тифозная вошь –
Если ты согласен, значит, ты не живёшь,
Спорь, моя неверная религия, спорь!
Наверное, главное различие между теми, кто ловит медведевскую «волну», и остальным человечеством прежде всего в отношении к миру: готов ли противопоставить его законам свои?
Или даже пожить в мире собственном? Граница между эскапизмом и мужеством порой тонка и неуловима... Медведев популярен у толкинистов и прочих беглецов из мира реального – в мир виртуальной справедливости горних мечтаний. Их сближает усталость «на собачьей вахте ожидания чуда», желание найти уэллсовскую Зеленую дверь и улететь на Алых Крыльях Надежды (слова «надежда» и «сказка» часто встречаются в медведевских песнях). Хотя, с другой стороны, какой тут, к чертям, эскапизм?
И будет сон устал, и будет верен Фрейд,
И глупый твой телефон забудет все номера,
Забьёт тупой металл дыханье слабых флейт,
И ты забудешь сон, что приходил вчера.
Как невольно помянутые Грин, Уэллс, Толкин, Экзюпери – слава Богу, всех не перечесть, – в своём путешествии по дорогам событий и имён Медведев апеллирует к тому изначальному пониманию добра и зла, что хранится в сердце каждого. У большинства – под семью замками, но затем и песни, чтоб эти замки отпирать. Хотя бы на время концерта или прослушивания записи.
2003 г.
Олег Медведев – скорее коричневый, чем голубой.
- Насколько знаю, ты приехал в столицу не только на концерт, после которого мы беседуем, а ещё и на фестиваль фантастики «Роскон». Как думаешь, почему твоё творчество так близко фэнам фантастики и даже писателям-фантастам? Лукьяненко тебя цитирует в одном из романов…
- Лукьяненко цитирует и Калугина, и «Зимовье зверей». Почему – об этом надо у Лукьяненко спрашивать. Да, в среде писателей-фантастов любят мои песни и сейчас, на «коне», это хорошо видно. Насчёт того, с чем это связано, я как-то не задумывался.
- Заранее было известно, что твои строки появятся в романе Лукьяненко, или это было неожиданностью?
- Я ничего не знал. С Лукьяненко не был знаком вовсе.
– Ещё ты популярен не только у фантастов, но и у толкинистов, и вообще у многих жителей «Страны лимонных корочек», подменяющих реальный мир – виртуальным.
– Это очевидно. Причём толкинисты воспринимают песню «Страна лимонных корочек» как «ролевую», и у них есть для этого основания, хотя, когда она была написана, толкинистского движения ещё и в помине не было. Она просто сказочная. Мне отец рассказывал в детстве сказку про такую страну.
– Очень много романтической географии в песнях – «непопсовая страна Парагвай», «тропа полковника Фоссета» и так далее. С чем это связано?
– Мои родители – геологи, поэтому с детства жил в геологических партиях. И с детства же люблю читать. Да и попросту неинтересно писать о резаных венах и таблетках, которые «подъедены», – пишу о том, что пишется.
– Откуда такая любовь к образам и словечкам, связанным с Японией?
– Мне кажется, их у меня не особенно много, – во всяком случае, не больше, чем индейских. Не про америкосов же петь…
– Про «америкосов» тоже поёшь. В «Джимми», например.
– Джимми – не америкос. Он англичанин.
– Приятель-антифашист был раздосадован строчкой «Лучше быть коричневым, чем голубым». Тебе что, и впрямь приятней было бы пообщаться с Гитлером, чем с Элтоном Джоном?
– Песня – 1993 года. Тогда никаких вопросов не возникало – всё было ясно. Во всех СМИ «коричневыми» называли нормальных людей, кто был против мрази. Отсюда и противопоставление – «голубые», потому что вся эта «евтушня» – п....ры по жизни, в мозговом смысле. А Гитлер – не показатель. Он сволочь – не потому, что фашист, а потому, что русофоб и нацист. В этом смысле америкосы ничуть не меньшие падлы. А если говорить тупо, буквально, то фашистом быть всё-таки лучше. Если поставить вопрос ребром: что лучше – быть коричневым или голубым, – лучше, конечно, коричневым. Тоже ничего хорошего, но, по-моему, лучше.
– Иначе говоря, на месте Гитлера ты бы оказался охотней, чем на месте Элтона Джона? И убийство миллионов людей тебе кажется меньшим злом, чем невинное, в общем-то, следование иной сексуальной ориентации?
– Причём здесь Гитлер опять? Возьми вместо Гитлера моего друга Серёгу, фашиста в стихийном смысле. Отличный парень, никто ничего плохого про него не скажет, даже самая людоедская «антифа» – из наших с ним общих друзей. И, кстати, америкосы уничтожили больше народу, чем Гитлер, не будучи при этом фашистами в твоём понимании. Скорее уж, они «голубые», – это ведь 15% мужского населения США.
– Ладно, замяли. Почти у каждого автора можно вычленить коды, ключевые слова. У Гребенщикова это названия природных стихий – вода, воздух, огонь; у Башлачёва – тесто, синий лед, чёрный дым; у Цоя – ночь и звезда. По моей «частотной выборке», ключевые слова для тебя – сказка, надежда и небо. Если все эти коды объединить, возникает естественный интерес: на что надеешься и какой сказки ждёшь, когда наступит время покинуть этот мир?
– Я не совсем уверен, что названные слова у меня – самые встречающиеся. Никакого чёткого представления о дальнейшем существовании у меня нет, хотя подсознательно я, конечно, чего-то такого жду. Подробней не получится. Сам не знаю.
– Ещё у тебя очень много маршей и песен-притч. И очень мало песен с использованием местоимения «я». Можешь прокомментировать эту свою особенность?
– Могу. Писать о себе должны люди с очень, очень интересной жизнью. Таких мало. Я к ним не отношусь. Поэтому и не пишу о себе, от своего лица. Как правило.
– Слышал, как на одном из концертов ты говорил, что все хорошие песни относишь к «авторской песне», а все плохие – к «року». Как сложилось это разграничение, и по каким критериям «сортируются» авторы? Ответ особенно интересен в свете того, что, на мой взгляд, в твоём собственном творчестве от поэтики рока взято не меньше.
– Если под авторской песней понимать костры и палатки или Олега Митяева, то я это как авторскую песню давно не позиционирую. Авторская песня, как я её понимаю, – это совсем другие люди, работающие совершенно в другой эстетике: Данской, Болдырева... Они совсем не похожи на костры, палатки, «изгиб гитары жопой…» и тому подобное.
– А почему такое негативное отношение к слову «рок»?
– Традиционно так пошло, что рок у нас в Иркутске – это лишь некая тусовка, подающая определённые знаки. Пьянки, наркотики, какие-то понты корявые… Авторская песня, особенно КСПшная тусовка, тоже не сахар, но, по-моему, всё-таки здоровее и лучше. На крупных рок-фестивалях уже невозможно становится находиться – ты по колено в шприцах, и вокруг какие-то обдолбанные «черепа» валяются. На концерты Летова или Гребенщикова у нас в Иркутске ходить небезопасно – в любой момент наркоманы какие-нибудь могут с балкона на тебя свалиться. Поэтому слово «рок» отталкивает излишними понтами и омерзительностью субкультуры.
– Если бы Медведева, как Гребенщикова, каждый день крутили по радио, на его концерты тоже ходило бы много людей, поведением которых он был бы недоволен.
– Гребенщиков – это не показатель, потому что не характерен и на него ходит более-менее нормальная публика. Тусовка всегда неприятна, а что касается стилей, то не всегда можно разграничить, кто больше «рок». Когда Макаревич или Шевчук поют в акустике – у них, на мой взгляд, традиционная КСПшная стилистика. А Данской, например, – ближе к року. Вот я и решил, что, если дерьмо, – пускай будет называться «рок» (или «говнорок», если кому-то нравится), а если что-то хорошее – пусть будет «авторская песня». Потом, я не конкретизирую, а просто говорю, что «рок-н-ролл издох к такой-то матери».
– Раз уж являешься таким радетелем за «авторскую песню», не мог бы поделиться опытом своего участия в фестивалях типа «грушинки» и прочих всероссийских сборищах бардья? Если, конечно, был такой опыт. А если не было, то почему?
– Не было такого опыта и, видимо, не будет. Меня на «грушинку» не звали, а ехать туда самому – дорого и незачем. Собирается дикое количество народа и слушает засилье попсни на сцене – ничего интересного, скорее всего, не услышишь. Зачем же ехать?
– На дисках и книгах – логотип иркутского творческого объединения «Полнолуние», постоянно упоминаешь его в интервью. Что это за объединение, по каким принципам строится, чем занято, и какое участие в его деятельности принимаешь лично ты?
– Никаких особых принципов нет. Есть группа авторов и технического персонала, которые почти на голом энтузиазме пытаются что-то делать. Это всего-навсего альтернатива КСП, которое у нас в Иркутске сдохло: там думают, что свои песни петь нельзя, а можно петь только песни «мастеров». Я там никогда не состоял, поэтому выгнать меня не могли, а вот Ощепкова, родоначальника «Полнолуния», с позором и обструкцией изгнали из этого КСП за сочинение собственных песен. И когда он пытался делать первый фестиваль именно Авторов, некая засланная из КСП истеричная дамочка бегала вокруг него и кричала: «Ты занимаешься ассенизацией! Ты собираешь всякое говно! Надо смотреть на полотна великих мастеров, а не читать мазню на заборе!» Ну, и всякую тому подобную хрень.
Так что, естественно, никакого другого выхода, кроме самоорганизации, не было. Мы не противостоим КСП, – это просто другая организация, которая выполняет функции клуба самодеятельной песни, каким он должен быть. Ощепков считает, что нас объединяет некая метафизическая идея. Я же считаю, что просто-напросто несколько авторов собрались вместе, чтобы легче было устраивать концерты и как-то двигаться вперёд.
– Кто играет на второй гитаре в альбоме «Таблетки от счастья»?
– Играет Рома Стрельченко. Наше сотрудничество продолжается, хотя к «Полнолунию» он особого отношения не имеет – эдакий попрыгунчик-стрекозёл, который может подыграть кому-нибудь на концерте. По-моему, Рома отличный гитарист, интуитивно понимающий многие важные вещи, хотя сам почему-то считает себя барабанщиком… Барабанщик он, по-моему, отстойный.
– Были попытки создать полноценную группу?
– Только что вышел новый альбом «Кайнозой»! Сделан он, правда, всего двумя людьми, живые там гитары и флейты, а всё остальное – компьютер. Но инструментов – чуть ли не по двести треков в некоторых песнях. А насчёт концертной группы планов нет.
– Начиная с первых же услышанных песен, меня преследует ощущение, что твоё творчество может быть саундтреком к любой из крапивинских книг, хотя прямых перифразов из Крапивина не встречается. Насколько близок мир Крапивина?
– Мне не раз говорили о такой похожести, но Крапивина я первый раз прочёл буквально месяц назад – книжка называлась «Сказка о рыбаках и рыбках». До того Крапивина не читал, хотя за это время мне даже книжек его надарили целую кучу. Прочитал с интересом, но всё равно на меня это не такое глубокое впечатление произвело, как, допустим, «Увези нас, Пегас» Константина Сергиенко. Чем близка именно эта книга – сразу не объяснишь, читать надо. Она с детства любимая, вот и всё.
– Насколько я слышал, ты работаешь прорабом на стройке, соответственно, уровень ежедневных респондентов, мягко говоря, не особо творческий и интеллектуальный. Готов ли бросить работу, когда появится возможность жить «чистым» творчеством?
– Всё-таки не прорабом, а инженером ОМТС. И не на стройке, а в буровой партии. Только я уже не работаю «прорабом». Больше месяца назад я уволился. Насовсем.
2004 г.
.
Виртуальные марши Сибири
В череде собирателей новых мозаик из кусочков состоявшихся культур, иркутский автор Олег Медведев – безусловный передовик производства. Мелодизм совэстрады переплетён с исповедальностью авторской песни, тексты наполнены свойственной року экспрессией; скорость движения по пространству мировой культуры в поиске нужных образов и образцов такова, что времена и события сталкиваются, наползают одно на другое. За строками Лермонтова – музыкальная цитата из Берковского, Маленький принц оборачивается самураем, среди фигурантов разговора кроликов Банни и Роджера – «самый сквозной Чубайс»... Реальные и выдуманные персонажи мелькают так быстро, что не успеваешь за поворотами авторской мысли.
Поначалу тянет обвинить Медведева в эклектике, но чем дальше слушаешь, тем больше возникающие в сознании картинки утрачивают двухмерность, приобретая объём, пока не приходит окончательное понимание: из кирпичиков разнородных контекстов он выстроил дворец, где комфортно всякому, кто настроился на нужную волну.
А если слово «волна» кажется неуместным – сразу жмите «exit», поэтика Медведева включает и более неожиданные вещи. Как вам такой ряд образов?
И только Солнце будило его, дыша в висок,
Шептало: «Вставай, ведь такова твоя функция
Во всех попутных мирах, где горит моё колесо
До поры, пока не вытек бензин!»
Лексика – не единственный знак времени. Медведев – автор XXI века, владеющий инструментом и ярким мелодическим даром. Он даёт начало самым прихотливым гармониям, но чаще берёт другим. Ритмичный как метроном, многие песни строит на одном-единственном повторяющемся риффе, – зачаровывает, гипнотизирует слушателя, погружая в открывающееся за шаманским ритмом пространство, ощутимое даже при чтении с листа.
Святых с загаженной земли
вперёд ногами унесли –
похоронили.
И солнца шар за хребет упал,
и стала багровою тропа,
и двери хлопнули
за спиной, как капкан.
И город фрегатом плывёт в закат,
надевши лохматые облака
на тонкие шпили.
Но, при всей своей формальной современности, Медведев – законченный романтик. «Шаман из непопсовой страны», и в третьем тысячелетии всерьёз объясняющий, что «Билли Гейтс не канает супротив Че Гевары». А цитированный до этого «Изумрудный город» – марш, самая частая у Медведева ритмическая структура (есть ещё «Марш континентальных электриков», «Марш небесных связистов», «Марш Трансвааль», «Идиотский марш»). Как и положено, местами не обходится без иронии, а то и чёрного юмора, да и виртуальность некоторая присутствует: на плацу под эти марши строем тяжело шагать, – но в целом контраста с бравурными интонациями нет, разве что нарочитая меланхоличность исполнения поначалу кажется несовместимой с далеко не политкорректными текстами.
Ряса и погоны, кривые хари святых,
Буквы и экраны, скользкий ком правоты,
Катится повальная похабная хворь.
Праведное слово как тифозная вошь –
Если ты согласен, значит, ты не живёшь,
Спорь, моя неверная религия, спорь!
Наверное, главное различие между теми, кто ловит медведевскую «волну», и остальным человечеством прежде всего в отношении к миру: готов ли противопоставить его законам свои?
Или даже пожить в мире собственном? Граница между эскапизмом и мужеством порой тонка и неуловима... Медведев популярен у толкинистов и прочих беглецов из мира реального – в мир виртуальной справедливости горних мечтаний. Их сближает усталость «на собачьей вахте ожидания чуда», желание найти уэллсовскую Зеленую дверь и улететь на Алых Крыльях Надежды (слова «надежда» и «сказка» часто встречаются в медведевских песнях). Хотя, с другой стороны, какой тут, к чертям, эскапизм?
И будет сон устал, и будет верен Фрейд,
И глупый твой телефон забудет все номера,
Забьёт тупой металл дыханье слабых флейт,
И ты забудешь сон, что приходил вчера.
Как невольно помянутые Грин, Уэллс, Толкин, Экзюпери – слава Богу, всех не перечесть, – в своём путешествии по дорогам событий и имён Медведев апеллирует к тому изначальному пониманию добра и зла, что хранится в сердце каждого. У большинства – под семью замками, но затем и песни, чтоб эти замки отпирать. Хотя бы на время концерта или прослушивания записи.
2003 г.
Олег Медведев – скорее коричневый, чем голубой.
- Насколько знаю, ты приехал в столицу не только на концерт, после которого мы беседуем, а ещё и на фестиваль фантастики «Роскон». Как думаешь, почему твоё творчество так близко фэнам фантастики и даже писателям-фантастам? Лукьяненко тебя цитирует в одном из романов…
- Лукьяненко цитирует и Калугина, и «Зимовье зверей». Почему – об этом надо у Лукьяненко спрашивать. Да, в среде писателей-фантастов любят мои песни и сейчас, на «коне», это хорошо видно. Насчёт того, с чем это связано, я как-то не задумывался.
- Заранее было известно, что твои строки появятся в романе Лукьяненко, или это было неожиданностью?
- Я ничего не знал. С Лукьяненко не был знаком вовсе.
– Ещё ты популярен не только у фантастов, но и у толкинистов, и вообще у многих жителей «Страны лимонных корочек», подменяющих реальный мир – виртуальным.
– Это очевидно. Причём толкинисты воспринимают песню «Страна лимонных корочек» как «ролевую», и у них есть для этого основания, хотя, когда она была написана, толкинистского движения ещё и в помине не было. Она просто сказочная. Мне отец рассказывал в детстве сказку про такую страну.
– Очень много романтической географии в песнях – «непопсовая страна Парагвай», «тропа полковника Фоссета» и так далее. С чем это связано?
– Мои родители – геологи, поэтому с детства жил в геологических партиях. И с детства же люблю читать. Да и попросту неинтересно писать о резаных венах и таблетках, которые «подъедены», – пишу о том, что пишется.
– Откуда такая любовь к образам и словечкам, связанным с Японией?
– Мне кажется, их у меня не особенно много, – во всяком случае, не больше, чем индейских. Не про америкосов же петь…
– Про «америкосов» тоже поёшь. В «Джимми», например.
– Джимми – не америкос. Он англичанин.
– Приятель-антифашист был раздосадован строчкой «Лучше быть коричневым, чем голубым». Тебе что, и впрямь приятней было бы пообщаться с Гитлером, чем с Элтоном Джоном?
– Песня – 1993 года. Тогда никаких вопросов не возникало – всё было ясно. Во всех СМИ «коричневыми» называли нормальных людей, кто был против мрази. Отсюда и противопоставление – «голубые», потому что вся эта «евтушня» – п....ры по жизни, в мозговом смысле. А Гитлер – не показатель. Он сволочь – не потому, что фашист, а потому, что русофоб и нацист. В этом смысле америкосы ничуть не меньшие падлы. А если говорить тупо, буквально, то фашистом быть всё-таки лучше. Если поставить вопрос ребром: что лучше – быть коричневым или голубым, – лучше, конечно, коричневым. Тоже ничего хорошего, но, по-моему, лучше.
– Иначе говоря, на месте Гитлера ты бы оказался охотней, чем на месте Элтона Джона? И убийство миллионов людей тебе кажется меньшим злом, чем невинное, в общем-то, следование иной сексуальной ориентации?
– Причём здесь Гитлер опять? Возьми вместо Гитлера моего друга Серёгу, фашиста в стихийном смысле. Отличный парень, никто ничего плохого про него не скажет, даже самая людоедская «антифа» – из наших с ним общих друзей. И, кстати, америкосы уничтожили больше народу, чем Гитлер, не будучи при этом фашистами в твоём понимании. Скорее уж, они «голубые», – это ведь 15% мужского населения США.
– Ладно, замяли. Почти у каждого автора можно вычленить коды, ключевые слова. У Гребенщикова это названия природных стихий – вода, воздух, огонь; у Башлачёва – тесто, синий лед, чёрный дым; у Цоя – ночь и звезда. По моей «частотной выборке», ключевые слова для тебя – сказка, надежда и небо. Если все эти коды объединить, возникает естественный интерес: на что надеешься и какой сказки ждёшь, когда наступит время покинуть этот мир?
– Я не совсем уверен, что названные слова у меня – самые встречающиеся. Никакого чёткого представления о дальнейшем существовании у меня нет, хотя подсознательно я, конечно, чего-то такого жду. Подробней не получится. Сам не знаю.
– Ещё у тебя очень много маршей и песен-притч. И очень мало песен с использованием местоимения «я». Можешь прокомментировать эту свою особенность?
– Могу. Писать о себе должны люди с очень, очень интересной жизнью. Таких мало. Я к ним не отношусь. Поэтому и не пишу о себе, от своего лица. Как правило.
– Слышал, как на одном из концертов ты говорил, что все хорошие песни относишь к «авторской песне», а все плохие – к «року». Как сложилось это разграничение, и по каким критериям «сортируются» авторы? Ответ особенно интересен в свете того, что, на мой взгляд, в твоём собственном творчестве от поэтики рока взято не меньше.
– Если под авторской песней понимать костры и палатки или Олега Митяева, то я это как авторскую песню давно не позиционирую. Авторская песня, как я её понимаю, – это совсем другие люди, работающие совершенно в другой эстетике: Данской, Болдырева... Они совсем не похожи на костры, палатки, «изгиб гитары жопой…» и тому подобное.
– А почему такое негативное отношение к слову «рок»?
– Традиционно так пошло, что рок у нас в Иркутске – это лишь некая тусовка, подающая определённые знаки. Пьянки, наркотики, какие-то понты корявые… Авторская песня, особенно КСПшная тусовка, тоже не сахар, но, по-моему, всё-таки здоровее и лучше. На крупных рок-фестивалях уже невозможно становится находиться – ты по колено в шприцах, и вокруг какие-то обдолбанные «черепа» валяются. На концерты Летова или Гребенщикова у нас в Иркутске ходить небезопасно – в любой момент наркоманы какие-нибудь могут с балкона на тебя свалиться. Поэтому слово «рок» отталкивает излишними понтами и омерзительностью субкультуры.
– Если бы Медведева, как Гребенщикова, каждый день крутили по радио, на его концерты тоже ходило бы много людей, поведением которых он был бы недоволен.
– Гребенщиков – это не показатель, потому что не характерен и на него ходит более-менее нормальная публика. Тусовка всегда неприятна, а что касается стилей, то не всегда можно разграничить, кто больше «рок». Когда Макаревич или Шевчук поют в акустике – у них, на мой взгляд, традиционная КСПшная стилистика. А Данской, например, – ближе к року. Вот я и решил, что, если дерьмо, – пускай будет называться «рок» (или «говнорок», если кому-то нравится), а если что-то хорошее – пусть будет «авторская песня». Потом, я не конкретизирую, а просто говорю, что «рок-н-ролл издох к такой-то матери».
– Раз уж являешься таким радетелем за «авторскую песню», не мог бы поделиться опытом своего участия в фестивалях типа «грушинки» и прочих всероссийских сборищах бардья? Если, конечно, был такой опыт. А если не было, то почему?
– Не было такого опыта и, видимо, не будет. Меня на «грушинку» не звали, а ехать туда самому – дорого и незачем. Собирается дикое количество народа и слушает засилье попсни на сцене – ничего интересного, скорее всего, не услышишь. Зачем же ехать?
– На дисках и книгах – логотип иркутского творческого объединения «Полнолуние», постоянно упоминаешь его в интервью. Что это за объединение, по каким принципам строится, чем занято, и какое участие в его деятельности принимаешь лично ты?
– Никаких особых принципов нет. Есть группа авторов и технического персонала, которые почти на голом энтузиазме пытаются что-то делать. Это всего-навсего альтернатива КСП, которое у нас в Иркутске сдохло: там думают, что свои песни петь нельзя, а можно петь только песни «мастеров». Я там никогда не состоял, поэтому выгнать меня не могли, а вот Ощепкова, родоначальника «Полнолуния», с позором и обструкцией изгнали из этого КСП за сочинение собственных песен. И когда он пытался делать первый фестиваль именно Авторов, некая засланная из КСП истеричная дамочка бегала вокруг него и кричала: «Ты занимаешься ассенизацией! Ты собираешь всякое говно! Надо смотреть на полотна великих мастеров, а не читать мазню на заборе!» Ну, и всякую тому подобную хрень.
Так что, естественно, никакого другого выхода, кроме самоорганизации, не было. Мы не противостоим КСП, – это просто другая организация, которая выполняет функции клуба самодеятельной песни, каким он должен быть. Ощепков считает, что нас объединяет некая метафизическая идея. Я же считаю, что просто-напросто несколько авторов собрались вместе, чтобы легче было устраивать концерты и как-то двигаться вперёд.
– Кто играет на второй гитаре в альбоме «Таблетки от счастья»?
– Играет Рома Стрельченко. Наше сотрудничество продолжается, хотя к «Полнолунию» он особого отношения не имеет – эдакий попрыгунчик-стрекозёл, который может подыграть кому-нибудь на концерте. По-моему, Рома отличный гитарист, интуитивно понимающий многие важные вещи, хотя сам почему-то считает себя барабанщиком… Барабанщик он, по-моему, отстойный.
– Были попытки создать полноценную группу?
– Только что вышел новый альбом «Кайнозой»! Сделан он, правда, всего двумя людьми, живые там гитары и флейты, а всё остальное – компьютер. Но инструментов – чуть ли не по двести треков в некоторых песнях. А насчёт концертной группы планов нет.
– Начиная с первых же услышанных песен, меня преследует ощущение, что твоё творчество может быть саундтреком к любой из крапивинских книг, хотя прямых перифразов из Крапивина не встречается. Насколько близок мир Крапивина?
– Мне не раз говорили о такой похожести, но Крапивина я первый раз прочёл буквально месяц назад – книжка называлась «Сказка о рыбаках и рыбках». До того Крапивина не читал, хотя за это время мне даже книжек его надарили целую кучу. Прочитал с интересом, но всё равно на меня это не такое глубокое впечатление произвело, как, допустим, «Увези нас, Пегас» Константина Сергиенко. Чем близка именно эта книга – сразу не объяснишь, читать надо. Она с детства любимая, вот и всё.
– Насколько я слышал, ты работаешь прорабом на стройке, соответственно, уровень ежедневных респондентов, мягко говоря, не особо творческий и интеллектуальный. Готов ли бросить работу, когда появится возможность жить «чистым» творчеством?
– Всё-таки не прорабом, а инженером ОМТС. И не на стройке, а в буровой партии. Только я уже не работаю «прорабом». Больше месяца назад я уволился. Насовсем.
2004 г.