Оригинал в данный момент не доступен.
Это резервная копия поисковой машины "Bard.ru"
Сергей КОРЫЧЕВ
Родился я в маленьком и уютном городке Измаил недалеко
от Одессы. В том самом, что приступом взял Суворов, великий полководец.
Суворову я благодарен до сих пор: не возьми он тогда Измаила, - родился
бы я турецким подданным, совершал намаз и имел гарем. Не думаю, что это
было бы хорошо для моего здоровья.
Вообще-то, я должен был появиться на свет в Иркутске,
где провёл всё детство, отрочество и юность. Просто матушка моя принципиально
улетела рожать меня в Измаил, на свою малую родину. Так что не поймёшь,
кто я: коренной сибиряк или бессарабских степей житель. Ибо рос я на Байкале
(детский сад, школа и т.д.), но почти каждое лето проводил на Дунае и Чёрном
море. Во всяком случае, всё, что нужно нормальному ребёнку, у меня было:
зимой - хоккей во дворе, а летом - ночные набеги на соседские черешневые
сады, прогулки по Приморскому бульвару и прослушивание одесского блатняка
в оригинале, не сходя с исторического места его рождения. А главное, я
с младых ногтей знал и понимал, что везде люди живут по-разному, и что
это иллюзия, будто мир ограничивается отдельно взятой улицей, её говором,
понятиями и привычками. Хотя, когда я говорил "шо такое" в Иркутске или
"чё к чему" в Одессе - не всем это нравилось. Зато мне нравилось путешествовать.
И летом есть фрукты (нормальные, краденные в соседском саду), а зимой строить
снежные крепости и обмораживать нос.
Детский сад был настоящей каторгой: моя мама работала
в том же саду музыкальным работником. Поэтому не только приходилось быть
на утренниках главным зайчиком, но и первые (вполне естественные) исследования
противоположного пола во время дневного "сна" становились известны не только
бестактной воспитательнице, но и музыкальному работнику. Такое вторжение
в мою личную жизнь оскорбляло моё чувство суверенитета, но, тем не менее,
как устроена женщина, я узнал вовремя, и слава Богу.
Читать я научился довольно рано. На песке черноморского
пляжа отец камышинкой царапал мои первые буквы, волна смывала их, и я другой
камышинкой восстанавливал их первозданный вид. И, поскольку лет в пять
я довольно сносно читал и писал, то, пойдя в первый класс, никак не мог
понять, нафига рисовать по триста пятьдесят палочек в прописях, тем более
- следить за их наклоном. Не очень здоровый человек придумал все эти палочки
- крючочки. Вообще, начальные классы помню довольно смутно: долго не хотели
принимать в октябрята; учительница выстригла мне на затылке волосы лесенкой
- её не устраивала моя стрижка, а мои родители даже не догадались подать
на неё в суд. Советское было время. Октябрятско-пионерская дурь компенсировалась
тем, что я своевременно и в полном объёме прочёл Фенимора Купера, Жюля
Верна и Александра Беляева. Не говоря уж о Стругацких. Рядом с нашей школой
строилась огромная областная больница, и каждое утро, идя в школу, я видел
проезжающие мимо грузовики с решётками наверху, а за решётками - лица людей.
Больницу строили зэки.
В первом или во втором классе я отчаянно влюбился. Мечта
моей жизни об этом не знала и однажды была сильно удивлена тем, что я ни
с того ни с сего огрел её портфелем. Просто ночью мне приснилось, как мы
целуемся с ней, и я не знал, как реагировать на всё это. Причины моего
поступка она не знает до сих пор. Вообще, в школе влюблялся я часто и сильно.
И, естественно, всегда - навсегда. Несмотря на это, учился хорошо, занимался
спортом, посещал музыкальную школу, какие-то кружки. В комсомол, как и
в пионеры, меня приняли одним из последних. При этом спросили: "Сколько
комсомольцев принимали участие в штурме Зимнего дворца?" Я думаю над этим
вопросом до сих пор и не знаю, что ответить.
Школу я закончил с золотой медалью. Несмотря на очень
серьёзный роман с одноклассницей, на занятия волейболом и боксом, сочинение
стихов и песен, полную политическую неблагонадёжность и очень тяжёлый даже
для подростка характер. Сейчас мне это кажется чудом. Бесполезным чудом.
Поскольку я частенько посещал Одессу, моей неизбывной
мечтой было поступить в Одесское высшее мореходное училище и бороздить,
бороздить, бороздить. Но на предварительной медкомиссии выяснилось, что
у меня имеется искривление носовой перегородки (занятия боксом, видимо),
и, если не сделать срочно операцию, поступление в училище не представляется
возможным. Матушка моя подсуетилась, и меня срочно положили на операцию
в аэропортовскую больницу - больше нигде "блата" не нашлось. Мне сделали
несложную, но противную операцию по выпрямлению носовой перегородки, а
на послеоперационный период положили в палату, где лежали на медкомиссии
иркутские лётчики (больница-то аэропортовская). За две или три недели лётчики
полностью "перековали" меня, и по выходу из больницы я огорошил своих родителей
неожиданным решением: я поступаю в лётное училище. Так я стал курсантом
Кировоградского Высшего лётного училища.
О Кировограде можно было бы рассказывать очень долго
и много: этот украинский городок крепко врезался мне в память. Пожалуй,
это было самое счастливое время моей жизни, несмотря на казарму, тупизм
военных и на удивление плохую кормёжку. Помнится, наш декан любил говаривать:
"Учебная часть - храм науки, а к храму науки нужно подходить только строевым
шагом!" Догадайтесь с двух раз, как ваш покорный слуга относился к строевой
подготовке, несению нарядов по роте и прочему. Вот именно: с трепетом и
обожанием. Особенно любил я, когда старшина мерзким своим голосом гундосил:
"Та-а-ак, Корычев!" С тех пор предложения, начинающиеся со слова "так"
- просто не переношу.
Никогда не забуду первое ощущение, когда драил "очко".
Мне казалось, что так будет всегда и это никогда не кончится. Но так было
не всегда. И, проклиная тот день, когда мы подали документы на поступление,
мы всё ещё не подозревали, что будем рыдать и смеяться, покидая стены училища
через четыре года. И было отчего рыдать - ведь действительно лучшие были
годы. И вот почему.
Во-первых, сам Кировоград - идеальное место для того,
чтобы проводить там свою юность (зрелость и старость не пробовал, поэтому
врать не буду). Южные, знойные сады, спелые, красивые и, не побоюсь этого
слова, вкусные, душистые девушки, которых активно развозили по всей стране
новоиспечённые молодые лётчики, и - что поразительно - их нисколько от
этого не убывало. Девушек, естественно. Первые полёты и первые концерты.
Причём, не просто концерты, а: самовольные отлучки в гражданской форме
одежды, и (о ужас!) - иногда и даже часто иногородние "самоволки". Никогда
не вернёшь уже этого ощущения: стоишь на сцене, играешь концерт, а глазами-то
шаришь по залу - не мелькнут ли среди зрителей офицерские погоны. Не кончится
ли концерт тремя нарядами вне очереди или чем похуже.
"Квартет минус один" - так называлось наше трио (две
гитары и скрипка). Вместе мы объездили кучу фестивалей, дали много концертов.
Теперь один из нас летает в Красноярске, другой в Москве, ваш покорный
слуга - в Казани. А у меня перед глазами сейчас стоит один момент: мы втроём,
со своими гитарами и скрипками (по гражданке, естественно) улепётываем
через парк, прилегающий к училищу, от майора Баранова (без комментариев),
потому что через час у нас концерт. Майор Баранов бегал хорошо, а мы -
ещё лучше, поэтому концерт в тот вечер состоялся.
Как забыть знаменитую кофейню в подвале, где собирались
местные поэты после заседаний Союза писателей (официальная, т.е. часть)
и с горящими глазами читали друг другу стихи и кричали друг другу: "Да
ты гений!" - "Нет, это ты гений!"
И, конечно же, женщины, потрясающие женщины. Но об этом
не здесь. И, наверное, не сейчас. И, видимо, уже никогда. Может быть, стоит
посвятить Кировограду целую страничку - слишком много всего можно рассказать.
Кировоградский клуб авторской песни тех лет - перед Вами.
Это было совершенно волшебное время. Благодаря этому клубу (хотя и клубом-то
его назвать трудно - это была просто классная компания, где все или почти
все любили друг друга), так вот, благодаря этому клубу я с глубоким удивлением
узнал, что песни на этом свете сочиняю не я один. Но именно благодаря этим
людям я понял и то, что песни сочинять стоит. Когда-нибудь я обязательно
расскажу об этом подробнее.
Через несколько лет после окончания училища был у меня
в Кировограде концерт. После концерта шумной ватагой мы шли по вечернему
городу. И вдруг напоролись на большое, площадное уличное выступление местных
"письменников". Неожиданная встреча, братание, целование, шампанское. Кто-то
из бывших приятелей-поэтов предложил поучаствовать в этой их литературной
акции. А организатор всего этого "сабантуя" возьми и скажи: "Он же не пишет
на украинськой мове. Так шо нам это не трэба". (Однажды этот человек опубликовал
в "Кировоградской правде" к 7 ноября такие стихи: "Партия - шесть букв,
как шесть пальцев, сжатые в один кулак"). Я обожаю украинский язык, но
этому человеку я ответил тогда сугубо по-русски. Очень по-русски.
По окончании лётного училища в Кировограде я вернулся
в Иркутск.
Об этом периоде следует рассказать поподробнее. Вернулся
я из Кировограда в родной город летом 1988 года, и практически сразу, благодаря
телеконкурсу, что-то вроде "Пей, моя гитара", познакомился с отличной компанией,
которая вскоре стала творческим объединением "Карусель". Мы много выступали,
особенно в Академгородке. Исполняли множество песен различных авторов.
Все, естественно, поперевлюблялись, но без драматических последствий. Там
же, в "Карусели", возник дуэт, а за ним и семья: Сергей Корычев - Евгения
Логвинова. Но об этом - либо позже и подробнее, либо пока так.
Все эти годы (1988-2000) я работал штурманом: сначала
самолёта Ан-26, затем - корабля Ту-154. Много где побывал, хвастать неохота.
Благодаря профессии удавалось легче, чем многим, перемещаться по стране.
Стеклянный билет - всё-таки не бумажный. (Что такое "стеклянный билет",
объяснять не буду. Если Вы не поняли, значит, Вам ещё многое в жизни предстоит).
Помимо лётной работы и концертов, как и положено Близнецу, я занимался
ещё многими вещами. Сотрудничал с газетами, работал на радио, и даже один
раз (страшно вспоминать) создавал пейджинговую компанию. Если бы я был
только лётчиком, то следующую фразу написал бы так: "С особой теплотой
хотелось бы отметить..." Кстати, раньше я был большой любитель "отметить
с особой теплотой". Теперь не пью. Так вот, отвлёкся. Как только появился
этот сайт, я получил кучу упрёков примерно такого содержания: "об этом
не рассказал, о том не упомянул..." Дело в том, что для того, чтобы рассказать
обо всём и всех, кого я хотел бы отметить с особой теплотой в Иркутске,
нужно заводить ещё пару-тройку сайтов. Но всё-таки несколько любимых мест
в Иркутске я перечислю: помимо авиакомпании "Байкал", которая столько лет
терпела поющего штурмана, хочется вспомнить FM-радиостанцию "Радио ПиК",
которая терпела летающего радиоведущего с его капризной и всегда неожиданной
программой "Деревянный шлягер". Никогда не забыть радио "Волна Байкала",
где я начинал свои первые программы, а также Иркутский Союз писателей,
куда я ходил ещё школьником, и Иркутский Союз литераторов. Сейчас опять
чего-нибудь забуду и, стало быть, кого-нибудь обижу. Попробуем сделать
так: здесь хотелось бы поблагодарить всех лично, в алфавитном
порядке.
По одному мне понятным причинам, хотелось бы всё-таки
прямо здесь обнять и расцеловать нескольких моих иркутских друзей: Ларису
Вильясте, Василия Владимировича Кучеренко, Анатолия Ивановича Кобенкова,
всю семью Логвиновых, остатки семьи Корычевых, а также Валентину Викторовну
- единственного человека, которому хорошо и качественно удавалось вправить
мне мои больные мозги.
(Отдельный привет хотелось бы передать иркутскому бару
"Глобус", отнявшему у меня немало времени и денег. Хай, "Глобус"! Как ты
без меня? Я без тебя - хорошо.)
Невозможно более десяти лет жизни рассказать на одном
сайте. Кто знает - те помнят. Дорасскажу чуть позже.
Итак, вплоть до конца прошлого века занимался любимым,
вернее, двумя любимыми делами: работал штурманом самолёта Ту-154 и выступал
с концертами. И как лётчик, и как автор песен, побывал во многих городах
нашей страны. И не только нашей страны. Выступали мы в дуэте с Женей Логвиновой,
записали несколько магнито-альбомов в Казани, на студии В.Мустафина "Сибирский
тракт". Я и сейчас всегда буду благодарен Женечке за те десять лет, которые
мы провели вместе. Теперь Женя Логвинова - московско-питерский автор песен.
А меня на переломе веков занесло в Казань, и я с гордостью
ношу звание казанского автора, ибо Казань - это просто цитадель современной
авторской песни. После Иерусалима, конечно. Любой любитель АП это прекрасно
знает. А если не знает, пусть обратит внимание на наши ссылки. О самой
же Казани гораздо больше, чем с моих слов, можно узнать на сайте "Город
Казань и его обитатели".
Моя жизнь с этим городом связана уже много лет, так что
переезд в Казань был одновременно и предопределён, и чисто случаен. Парадоксально,
но это так. Не изменилось в жизни главное: я продолжаю писать стихи и песни,
а также летаю на любимом своём Ту-154. Продолжаю узнавать мир и не устаю
ему удивляться.
Всегда Ваш Cергей Корычев
Композиции:
Милая
Ах зачем, меня милуя,
Дожидалась ты полночи?
Милая моя, милая,
Подлая моя, подлая?
Расстаться надо бы,
Да сердце надвое,
Запить бы горькую,
Да сладок в горле ком...
Иль не знала, что утречком
Заметёт дворы крупами,
Умная моя, умная,
Глупая моя, глупая?
Расстаться надо бы,
Да сердце надвое,
Запить бы горькую,
Да сладок в горле ком...
Расхлестала вдрызг чашечки -
Что в моей любви проку-то?
Будь же поутру счастлива,
Будь же поутру проклята...
Расстаться надо бы,
Да сердце надвое,
Запить бы горькую,
Да сладок в горле ком...
О, бремя красоты!
О, бремя красоты! Бела и длиннонога,
Ни счастья, ни беды не зная наперёд,
Как женщина цветёт во поле одиноко,
Ни ветер не окликнет, ни дождь не обоймёт...
Будь путник ты, солдат, поэт иль мерин сивый,
Ты мимо не пройди, не причини вреда.
Воздай её труду быть дьявольски красивой
Сегодня и навек - и больше никогда.
Поторопись, воздай, волнуйся, лезь из кожи,
Не опоздай, она у бездны на краю -
И больше ничего ты ей не будешь должен
Одну лишь малость - жизнь нелепую свою.
Как женщина цветёт во поле одиноко,
Вокруг распространяя неизбывный зной!
Ах, нет прощенья мне, я поступлю жестоко -
То поле обойду десятой стороной...
Реквием
До полуночи стаю озябшую
Залпы резали, плакал реквием
Принимайте сына, хозяюшка -
Не с гостинцами, с озарением.
За окном капель, да не оттепель
Понял многое, полон нежности
Принимайте мудрого отрока
Гнать бы в шею его, да не за что.
Наберитесь, хозяйка, мужества -
Не гоните, не бейте битого.
Отгадайте, мукой иль музыкой
Бьётся сердце его голубиное,
Пусть последний разок он потешится
Подаянным, постылым рубликом,
Пусть последний разок он подержится
За гитару крыльев обрубками...
Он расскажет вам, хозяюшка,
Дай рассказу, Господь, недолгим быть -
Как за песни стая озябшая
Заплатила красиво, но дорого,
Как безгласые пели жестами
И сливались руки реками,
Да в пальбе растворясь торжественно,
До полуночи плакал реквием...
За окном капель, да не оттепель,
Понял многое, полон нежности.
Принимайте мудрого отрока,
Гнать бы в шею его, да не за что...
В начале моря
В начале моря, мира в начале,
Полуприкрыв глаза,
Так хорошо сидеть на причале,
Свесившись в небеса,
Ноги уставшие опрокинуть в пенистый изумруд,
Глядя, как тёплых ветров мякину
Крыльями чайки мнут.
Вдруг рассмеяться весело, ибо
Глупая в доброте,
Не разобравшись, целует рыба
Пятки твои в воде.
И, от щекотки жмурясь блаженно,
Видеть со стороны,
Как ветер важно сдувает пену
С влажной спины волны
Так хорошо сидеть на причале,
Тихо смеясь в рукав,
Небо слегка раздвинуть плечами,
Чаек перепугав...
Так непоспешно белые башни
Движутся, сонно так,
А за спиною - парус рубашки,
Шейной косынки флаг.
Славно смотреть, как в час предзакатный,
Словно уже невмочь,
Неторопливо и деликатно
Солнце уходит прочь
В воду солёную, как салями,
Налюбовавшись всласть
Миром, нехоженным кораблями,
Морем, красивым - страсть.
Трещинка
Бог ты мой, как сладко,
Тела не тая,
Заблудиться в складках,
В сумерках белья,
Как ребёнок, как щенок -
Женщина в моей руке.
Как тропинка между ног -
Трещинка на потолке.
Как поток прохладных струй,
Как шаров хрустальных трезвон,
Неразрывен поцелуй,
Музыкален тихий стон.
Лёгок полусонный шёпот: "не спеши!"
Не ласкавши лона, не понять души.
Остановишь время, оборвёшь движенье планет,
Вглубь уронишь семя - ангел народится на свет.
Бесконечно в темноте можно истину искать,
Из переплетённых тел иероглифы слагать
И, не разнимая губ, сетовать, что ночь коротка...
Ох, мокрым-мокро в шагу! Но в глазах - века, века.
На берегу этой странной реки
На берегу этой странной реки
Волны и ветер друг друга касаются.
Взор мой спокоен, а мысли легки,
Словно дыхание спящей красавицы.
Лодка у причала, в ней - старик,
Местный перевозчик, он готов отчалить.
Век его был долог, - он привык
На вопрос вопросов пожимать плечами.
На берегу этой древней реки
Выкурю трубку - последнюю, сладкую.
Медленно-медленно из-под руки
Буду смотреть, улыбаясь украдкою,
Как текут неспешной чередой
Облака и волны, сбившиеся в стайки,
Как скользят над тёмною водой,
Разрезают воздух медленные чайки...
На берегу этой вечной реки
Сяду я в лодку, уже как в тумане.
Лодочник ловким движеньем руки
Драхму последнюю спрячет в кармане.
Берег оттолкнёт своим веслом,
Тронемся в дорогу, будто без печали,
И на мой вопрос "Куда плывём?" -
Скучно и привычно он пожмёт плечами...
Фарфоровая Статуэтка
Танцуй, моя фарфоровая Статуэтка,
Ты так хрупка, изящен каждый твой изгиб.
Ах, знала б ты, неисправимая кокетка,
Что ты жива лишь потому, что я погиб.
Ты помнишь ли, моя игрушка дорогая,
Когда передо мной твой силуэт возник,
Я, с книжных полок пыль однажды вытирая,
Наткнулся на тебя среди ненужных книг.
Откуда мог я знать, по комнате скитаясь,
Взглянувши на тебя и вздоха не сдержав,
Что жизнь в тебя вдохну и оживлю твой танец,
Что станешь ты моей забавою забав?
Танцуй, пляши, фарфоровая Статуэтка,
Крутись, вертись пред зеркалом моей души!
Кривляйся, плачь, мокрым-мокра моя жилетка.
Я всё прощу. Покуда пляшется - пляши.
Я посвятил тебе немало светлых строчек,
Когда не стало слов - рыдал от немоты.
Но если были дни чернее чёрной ночи,
Я утешался тем, что у меня есть ты.
Казалось, будто мы - одной цепочки звенья,
И были б дни светлы, а ночи хороши,
Не посети меня ужасное прозренье:
Я жизнь в тебя вдохнул, но не вдохнул души.
Прости, моя фарфоровая Статуэтка!
Я не был слеп, хотя и был уже незряч.
Я лишь летел, как ветром сломанная ветка
В метель моих побед, обид и неудач...
Я знал, что лишь в тебе смогу я повториться,
Я дал тебе весь мир, все окна отворил,
Но полюбила ты фарфорового Принца,
Которого тебе я в шутку подарил.
Покуда я смотрел на радостный ваш танец,
Беззвучных были слёз глаза мои полны,
Поскольку понимал, пожизненный скиталец,
Что вы обручены и что обречены...
Прощай, моя фарфоровая Статуэтка,
Люби любовь, как ты любила до сих пор.
Навек теперь пуста моя грудная клетка -
Душа моя вселилась в хрупкий твой фарфор.
Татарская Княжна
Люби меня, татарская княжна,
О, тьма веков в глазах твоих наивных!
Я до утра, покуда ночь нежна,
Сложу тебе немало сказок дивных.
О том, как Рим послал меня с войной
Против тебя, владычицы Египта,
Но я упал влюблённой головой
К твоим ногам, и весь мой флот погиб там...
О том, как я в Испании служил,
Простой солдат, я был богаче Креза,
Когда тебя, цыганку, полюбил -
Так полюбил, что от любви зарезал...
Как превратив легко, полушутя
В цветущий сад родную Иудею,
Премудрый царь, я плакал как дитя
Над Суламифью, девочкой моею...
Как взявшись за руки, смотрели мы
Уже с небес, счастливые как дети,
Как, всем случившимся потрясены,
Братаются Монтекки с Капулетти!
О, сколько раз, как суть обнажена,
Ты мне являлась вновь и исчезала!
Любовь моя, татарская княжна,
Мне стольких жизней оказалось мало.
Да, мало мне - я новую начну.
Несёт мой чёлн на стрежень - не до вёсел.
Ласкай меня, пока ещё в волну
Я в набежавшую тебя не бросил.
Тили-тили, трали-вали,
Старенький мотив.
Как тебя ни убивали,
Ты остался жив.
Так и я, толпой отпетый,
Богом клятый, плетью гретый,
Очи угольного цвета долу опустив,
В ус не дую, пью аперитив.
Не рыдай безутешно,
Милый друг, всё, конечно,
Плохо, но будет
Много хуже - вот те крест.
Ну, а нам горя мало,
Как бы жизнь ни ломала,
Всё одно - Бог не выдаст,
А свинья не съест.
Пусть идёт, меня толкая, выскочка и хам,
И удача, дрянь такая, ходит по рукам -
Никого не упрекая, от пинка и до пинка я,
Серым козликом скакая по крутым горам, -
Жив-здоров, чего желаю вам.
Не рыдай безутешно...
Гений из меня не вышел - надо ль заставлять?
Пусть себя считает выше всяческая... дрянь.
Прилетит ли пуля с крыши, умник некролог напишет -
Вы не верьте: просто вышел козлик погулять.
Делать неча - сердце подставлять!
Не рыдай безутешно...
Ну не дурак ли я?
Как жаль, что ваньку я не умел валять,
Не слушал старших, жадно раскрывши рот,
Не заучить стремился - хотел понять,
Тащил не в дом, а даже наоборот!
Ну не дурак ли я?
Мои собратья не были так просты:
Пока я пел, они научились жить.
А что свобода? - дым, ерунда, понты:
Ни хлеба не испечь, ни костюм не сшить.
Ну не дурак ли я?
Ни командир в меня не вдолбил устав,
На мне обидчик не навозил воды.
Язык мой стал негибок, тяжёл, шершав -
Куда уж мне, уроду, лизать зады?
Ну не дурак ли я?
Да много ль счастья в том, что не лизоблюд,
Что не клозет согреет, а Колизей?
Вот и скитаюсь гордый, что твой верблюд,
Всё по домам разумных своих друзей...
Ну не дурак ли я?
Розовые небеса
Не сомневайся, моя -
Я прилечу рано утром.
Будто бы что-то тая,
Будут мерцать перламутром
Вечные, как бытиё,
Мудрые, словно терпенье,
Лёгкие, будто твоё
Сонное сердцебиенье,
Розовые небеса.
Я поцелую тебя -
Не испугайся спросонок.
Тихо, наощупь, бредя,
Чтоб не проснулся ребёнок,
Выйди во двор босиком,
Вверх посмотри без опаски:
Это не кровь с молоком -
Это вселенские краски.
Розовые небеса...
В свете, дрожащем едва,
Нет ощущения чуда.
Есть только память родства -
Мы ведь и сами оттуда.
Век промелькнёт над землёй
Серой предутренней птицей,
Я ещё буду с тобой
В час, когда мы возвратимся
В розовые небеса...