Название наверное не совсем точное. Дело в том, что явление, о котором я хочу рассказать, пережило несколько этапов своего развития. На начальном этапе магнитофонов у нас еще не было. Их производство еще только-только налаживалось и они были не всем по карману. Первый магнитофон в нашей компании появился где-то в конце 60-х, но пленки были переписанные много раз и понять текст можно было, только если ты его уже слышал, и все-таки отдельные слова и строки надо было уточнять у друзей.

Впервые туристские песни я услышал в поезде Мурманск-Ленинград, когда возвращался в институт после первых студенческих зимних каникул (февраль 1955 г.),

Пели студенты-старшекурсники Политеха. Пели разное, в том числе и такое:

"Лаврентий Палыч Берия
Не оправдал доверия
И от министра Берия
Летят и пух и перия!"

Потом, окончательно освоившись в Техноложке, я начал и сам ходить в походы. Пели мы много. На туристских привалах, в поездах, на дружеских вечеринках. Песни заучивали наизусть, переписывали друг у друга, распечатывали на машинках. К поющей компании всегда можно было подсесть, включиться в исполнение знакомой песни, переписать незнакомую.

Пели разное: о турпоходах, об Отечественной войне, о лагерях, были и шуточные песни.

Одной из первых песен, получивших широкую известность, была "Бригантина" Павла Когана. В авторском тексте — "Капитан, обветренный как скалы, вышел в море, не дождавшись НАС", — мы же пели по-другому — "не дождавшись ДНЯ", что позволяло нам, несмотря на некоторую неувязку с последними строками, чувствовать себя на бригантине. Вместо "яростных и НЕПОХОЖИХ" мы пели — "яростных и НЕПОКОРНЫХ". Имя автора этой песни мы не знали, авторского текста — тем более.

Надо сказать, что авторов большинства других песен мы, тоже, как правило, не знали. Постепенно в наших тетрадках стали появляться имена Визбора, Городницкого, Окуджавы и других бардов. Понемногу стали узнавать и поэтов, писавших до нашей, студенческой, эры.

Порывшись в своих сборниках того времени и в собственной памяти я могу назвать Языкова, Киплинга, Сашу Черного, Кедрина, Симонова, Смелякова, Светлова, Бродского.

С появлением талантливых профессиональных авторов бардовская песня выходит за пределы туристского круга и становится явлением национальной культуры. Однако, темы и интонации остаются прежними, что и позволяет рассматривать "самодельную" песню 50-х годов и профессиональную бардовскую песню в одном ракурсе.

Названию "бардовская", как явно европоцентрискому, официальная печать предпочитала другое — "авторская", поскольку очень многие, хотя и далеко не все, исполнители были одновременно авторами текста и музыки. Но слово "авторская" приобрело и другое значение — песня созданная автором или авторами по велению собственной души, а не по заказу начальства и не на потребу моде.

В дальнейшем я не буду делать различия между ранней, анонимной туристской песней и профессиональной. Если автор цитируемого текста не будет указан, это значит, что я его не знал или забыл. Строки анонимных авторов туристской песни, иногда возможно и не удовлетворяющих эстетическим критериям профессионализма, я буду приводить для подтверждения своей мысли о преемственности жанра. Моей целью является не академическое исследование его истории, а попытка описать ее глазами неравнодушного современника, попытка передать то главное, что объединяет многих известных и неизвестных бардов и гораздо большее число их почитателей.

Сама возможность коллективного, открытого исполнения песен, не утвержденных вышестоящими инстанциями, стала возможной только после знаменитого ХХ съезда, когда высшая бюрократия, сама запуганная сталинскими чистками, пошла на некоторую либерализацию режима.

* * * Если искусство андерграунда вполне обосновано считается

наследником серебряного века, то бардовская песня восходит к Пушкину и пушкинскому кругу. Блестяще об этом сказал Ю. Ким:

На пороге наших дней
В перепутье общежитий
Ты наш друг и наш учитель,
Славный Пушкинский Лицей!
Под твоей бессмертной сенью
Научиться бы вполне
Безоглядному веселью,
Бескорыстному доверью,
Вольнодумной глубине.

Второе начало бардовской песни — советская поэзия, что в какой-то степени облегчило легализацию бардовского движения.

В моем машинописном сборничке 50-х годов песня — "Ты помнишь тот Ванинский порт" соседствует с другой — из кинофильма о гражданской войне:

Комсомольцы-добровольцы
Мы сильны нашей верною дружбой
Сквозь огонь мы пройдем, если нужно...

Противоречия здесь нет. Как и у Окуджавы, чьи отец и брат были расстреляны, а мать оказалась в лагерях:

Какое новое сраженье не покачнуло б шар земной,
Я все равно паду на той, на той далекой, на гражданской,
И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.

Мы верили в осуществимость идеалов коммунизма, верили, несмотря на ГУЛАГ, несмотря на ложь и кровь, пролитую теми, кто прикрывался этими идеалами.

Пушкинское и советское начала не противоречат друг другу. Пушкин, особенно ранний, верил в человека и человеческий прогресс так же, как верили в него и те советские поэты, которые писали искренне, а не приспосабливаясь к очередной конъюнктуре, впрочем, последних вряд ли можно назвать поэтами.

Сегодня я не верю в осуществимость коммунизма, но его идеалы значимы для меня и сейчас. Это, по сути квинтэссенция европейской культуры. Потеря их превращает страну в воровскую малину, что мы и наблюдаем.

* * *

Главным смысловым словом бардовской песни является слово "дорога". Это слово много значило и для Пушкина. Дорога это — судьба и жизнь, и каждый человек проходит ее в одиночку.

Пушкин в дороге всегда один, только в минуту высшего душевного напряжения и потрясения он скажет: "Нас было много на челне..." По существу Пушкин был один и по дороге на Черную речку. "Если бы я был на месте Данзаса, — писал Пущин, — я бы нашел способ сохранить товарища".

Если бы... "Давай оставим все дела ... поедем в Царское Село". Это Вихорев. О том же и Городницкий, "Дуэль":

За дальнюю округу
Поскачем весело
За Гатчину и Лугу
В далекое село.

Множественное число здесь не случайно — герой бардовских песен, как правило, в дороге не один:

Надеемся только на верность рук,
На руки друга и вбитый крюк ...

(Высоцкий).

"Я" и "Мы" не противопоставлены, а находятся в гармоничном единстве:

"Вы пропойте, вы пропойте славу женщине моей" (Окуджава).

Вы, как судьи, нарисуйте наши судьбы,
Наше лето, нашу зиму и весну...
Ничего, что мы — чужие. Вы рисуйте!
Я потом, что непонятно, объясню.

(Он же).

Существует миф о советском коллективизме. На деле же власти пуще огня боялись коллектива. Стадо, которое можно загнать куда угодно, было и остается идеалом чиновника. Выражения "коллектив профсоюза" и "коллектив заключенных" в определенном смысле означали одно и то же. А мы пели: "Мы бежали по тундре, уходя от погони, — тех, кто любит свободу, того пули щадят".

Примиряли к себе? Наверное еще нет, но сочувствие наше было отнюдь не на стороне конвоя. О себе пели другое:

Что мы могли по сотне верст шагать
В горах во имя дружбы и любви.

Казалось бы само, собой разумеющимся, значение дороги в туристской песне, поскольку дорога — важнейший атрибут похода. На самом деле все было не так просто. Дороги, по которым топала с рюкзаками туристская братия, были реализацией метафоры дороги-судьбы. Туризм в эти годы был не только и не столько спортом и развлечением, сколько мировоззрением.

Отчего мы уходили? От лжи, от несвободы, от бессилия... Куда? В какой-то степени в тот романтический коммунизм, о котором грезили окуджавские комиссары в пыльных шлемах. В походе все были равны, свободны, все было общим, делили только поклажу, причем каждый старался взять на себя больше. Но, главное было найти себя в трудности дороги, в дружбе, в любви.

Мы выбрали сами —
На север, на запад, на юг, на восток,
Мы жизнь разменяли
На серые, длинные ленты дорог.

Тема выбора — сквозная для всего бардовского творчества:

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.

(Левитанский).

Думайте сами, решайте сами —
Иметь или не иметь!

(Анчаров).

Мы сами раскрыли ворота, мы сами
Счастливую тройку впрягли,
И вот уже что-то сияет пред нами,
Но что-то погасло вдали.

(Окуджава)

Можешь выйти на площадь?
Смеешь выйти на площадь —
В тот назначенный час?

(Галич)

Нечего и говорить, что в таком мироощущении сыграли свою роль и надежды, вызванные ХХ съездом. Но выбирать можно было и раньше. Выбрал свою судьбу поэт Жигулин, чьи стихи, к сожалению, не вошли в фонд бардовского творчества. Выбирали свою судьбу ополченцы:

Расписки за винтовки с нас взяли писаря,
Но долю себе выбрали мы сами.

(Окуджава).

* * *

Наше противостояние официальной лжи начиналось со стеба. Само слово "стеб" появилось гораздо позже, но оно как нельзя лучше характеризует один из жанров туристской песни.

Мы с упоением пели: "Ку-ку, ку-ку, ку-ку-руза на полях у нас растет, Ку-ку, ку-ку, ку-ку-рузу обожает всякий скот!"; "А Лев Толстой горит как факел коммунистических идей!".Какой то умелец ухитрился запихнуть в песенную строфу даже такой газетный штамп: "Маленков, Каганович и Молотов, и, примкнувший к ним, Шепилов".

Пели трагически-фарсовую "В танковой бригаде", кончавшуюся так:

Меня вызывают в особый отдел:
"Почему ты, сука, вместе с танком не сгорел?!"
"Ладно, — отвечаю, — ладно, — говорю,
В следущей атаке обязательно сгорю".

Уже во время перестройки я прочел в чьих-то воспоминаниях, что в свое время за эту песенку люди получали "десятку". Смеялись мы и над собой:

Мы идем, нас ведут, нам не хочется.
До привала еще далеко.
Труп туриста в ущелье полощется
Где-то там, глубоко, глубоко.

Горланили: "А наш турист возлюбленную лупит по пятой точке". В серьезных же песнях отношение к женщине было поистине рыцарским. О любви лучше всего говорить словами поэтов:

Сизый дым создает уют.
Искры, вспыхивая, гаснут сами.
Пять ребят о любви поют
Чуть охрипшими голосами.

"Я тебе рюкзак поправлю, доброй шуткой поддержу, ... Верная моя подруга, неизменный спутник мой".

Чтобы ты не спешила
Уходить от огня,
Чтобы ты полюбила
За песни меня.

"Осень, девчонка рыжая, славная, словно ты", "Милая моя, солнышко лесное" (Визбор); "Просто мы на крыльях носим, то, что носят на руках" (Окуджава).

Страна Любви — великая страна!
И с рыцарей своих — для испытаний —
Все строже станет спрашивать она

(Высоцкий).

* * *

Наше рыцарство не предполагало ни аристократических амбиций, ни аристократического шарма. "Они в городах не блещут манерой аристократов, но в гулких высоких залах, где шум суеты затих, страдают в бродячих душах бетховенские сонаты ... и самые лучшие книги они в рюкзаках хранят". В остальном и быт и претензии были достаточно аскетичными. Но и у Пушкина "рыцарь бедный, молчаливый и простой".

В наше время рыцари не стали богаче:

В их худые карманы не нужно заплат,
Чтоб из них медяки не валились
И возвышенных истин сомнительный клад
Все они отыскать подрядились.
... ... ... ... ...
Так примите же в братство свое и меня,
Дон-Кихоты ХХ века!

(Руднева ?)

Кожаные куртки, брошенные в угол,
Тряпкой занавешено низкое окно...

(Городницкий).

Задумчиво стали походные кружки
На гладкой клеенке стола.
Совсем, как в палатке, у нас в комнатушке
Не больно-то много тепла.

Даже всегда добрый, я бы даже сказал, ласковый, Окуджава становится агрессивным при соприкосновении с миром иных ценностей:

Здесь тряпками попахивает так...
Здесь смотрят друг на друга сквозь червонцы...
Я не любитель всяких драк,
Но мне сказать ему придется,
Что я ему попорчу весь уют...

Культ аскетизма не предполагал тотального ухода от социума. И авторы, и те, кто слушал или пел эти песни, продолжали работать в школах, лабораториях, на заводах, сниматься в кино, ходить в экспедиции. Труд был самоценен, как таковой, а не только как спасение от статьи за "тунеядство".

Работа есть работа.
Работа есть всегда,
Хватило б только пота
На все мои года!

(Окуджава).

Идеалом были "не боги — человеки, привыкшие к труду" (Городницкий). Девушка "в спецовочке такой промасленной" (Окуджава) отнюдь не воспринималась, как существо низшего разряда.

Всерьез не было и идеализации запойной романтики. Ю.М.Лотман, рассуждая о культуре употребления спиртных напитков, проводит различие между легким и сильным охмелением. Первое облегчает самораскрытие личности в общении, второе ведет к изменению личности, и имеет место тогда, когда человек стыдится самого себя. Пушкинскому:

Поднимем бокалы, содвинем их разом.
Да здравствуют музы!
Да здравствует разум!

соответствует строка из "Бригантины": "На прощанье наливай бокалы молодого терпкого вина!", "Ах! Эти вина!" — Кима.

Наше отношение к выпивке иллюстрируют строки песни неизвестного мне автора:

Встречает город нас
Улыбкой ласковой
И тихо плещется Нева.
Займем же столики
И выпьем столько мы,
Чтоб закружилась голова!

Там, где бардовская песня говорит о тяжелом похмелье лирического героя, это всегда несчастье, а не бытовой факт. В песне В. Черникова, посвященной декабристам, последний куплет звучит так:

А за окном блестит Нева,
И раздается гром оркестра,
И наплывает от реки
Весенний вечер голубой.
Болит с похмелья голова,
Стоят жандармы у подъезда —
Быть может это за тобой,
Быть может это за тобой.

При повторении четырех последних строк слова "стоят жандармы" заменялось на: "стоит машина у подъезда", что придавало всей песне совершенно иной смысл.

* * *

Гражданская тема в бардовской песне начиналась с песен о войне.

Поначалу это были песни неизвестных авторов, которые не включались в официальные песенники и не исполнялись по радио.Потом на эту тему начали писать Анчаров, Окуджава, появились песни на слова Левитанского, Самойлова. Непосредственных участников войны поддержало следующее поколение — Высоцкий, Дольский и многие другие. Главным героем этих песен был солдат.

Пускай неказисты,
Зато не статисты —
Мы танкам не дали пройти.
Мы сделали дело,
Мы — тело на тело —
Ложились у них на пути.

(Сухарев).

О генералах заговорили позже. В моей памяти сохранились строчки песни о маленьком трубаче, вслед за которым "полк израненный запел "Интернационал" Ах, как модно сейчас, ссылаясь на "Интернационал", поминать, что, дескать, хотели все "разрушить до основанья". И это новая ложь в старой традиции. В тексте иначе: "Весь мир НАСИЛЬЯ мы разрушим до основанья..."

И здесь самое время вернуться к образу генерала в бардовской песне. Окуджавовский король, отправляющийся на войну, которому не страшны "ни пресса, ни ветер", "Маршал, посылающий на смерть" Городницкого, "Полководец с шеею короткой" Высоцкого и, наконец генерал у Щербакова:

Посмотри, как выезжает на плац
Наш командир, наш генерал безымянный,
Ах, этот палач, этот подлец и паяц.
... ... ... ... ... ...
И, что бы ни плел, куда бы не вел воевода.
Жди, сколько воды, сколько беды утечет.
Знай — все победят только лишь честь и свобода!
Да, только они, все остальное — не в счет.

* * *

"Мы земных земней. В вовсе к черту сказки о богах!" — дороги бардовской песни пролегали по нашей грешной земле. Поиски мистических Города Золотого или Великой Шамбалы лежат вне интересов этого жанра.

Даже тогда, когда поэты бардовского круга пользовались религиозной символикой, речь шла о наше мире:

Господи, мой Боже, зеленоглазый мой!
Пока земля еще вертится, и это ей странно самой,
Пока ей еще хватает времени и огня,
Дай же ты всем понемногу... И не забудь про меня!

(Окуджава)

Высоцкий пишет о летчиках-истребителях, погибших в бою и попавших в рай:

А если у них истребителей много —
Пусть пишут в хранители нас.
Хранить — это дело почетное тоже,
Удачу нести на крыле
Таким, как при жизни мы были с Сережей
И в воздухе и на земле.

Дорога к искренней вере пролегала по той же земле. Человек отказывался быть только глиной в руках Высшей Силы, равнодушной к его земному существованию: И вновь я печально и строго

С утра выхожу за порог —
На поиски доброго Бога
И — ах, да поможет мне Бог.

(Галич).

Те, кто пел у туристских костров в 50-е годы, уже постарели, многих уже нет. Нет с нами и многих великих и малых поэтов бардовской песни. Рухнул тоталитарный режим, оставив после себя имперские амбиции, неуважение к человеку и ложь. Рухнул, выпустив из-под спуда межнациональную ненависть, приватизированные убийства и многое другое. И нет оснований в уверенности, что не оправдается мрачное пророчество поэта Коржавина:

И снова будут дробить суставы
И зажимать кулаками рты
Поэты ненависти и славы
Поэтам чести и доброты.

Но даже, если этого не произойдет, перспективы бардовского движения для меня сегодня не ясны, несмотря на то, что концерты бардов еще собирают большую аудиторию, в том числе и молодежную.

Главным содержанием бардовского творчества было — воспевание человеческого достоинства, противостоящего злу.

Новых, социально значимых песен, созвучных сегодняшнему дню, я не слышу. Если они не появятся, бардовская песня, потеряв свою злободневность, либо превратится в архаизм, наподобие античной драмы, либо сблизится с поп эстрадой под маркой "Любовь и Дружба в одном флаконе", либо станет чем-то совсем иным.

Валерий Ронкин

12.1.2000, Луга
http://ronkinv.narod.ru/brd.htm