Лес

Кедры, сосны корабельные, я не знаю почему,
Пели песни колыбельные беспокойству моему.
Хвойный воздух душу связывал и темнел, и вечерел,
Но щавель мне путь указывал наконечниками стрел.

     Шла процессиями длинными копьевидная трава,
     Пни шуршали древесиною и крошились, как халва.
     Колокольчиками белыми ландыш косо моросил,
     Выворачивались бельмами на ветру листы осин.

Луч ломился в норку беличью... Уж блеснул у самых ног,
Как набитый медной мелочью старый бабушкин чулок.
Было что-то в нем старинное от подсвечников витых,
Как тащил он тело длинное в кольцах темно-золотых.

     И о том, что день кончается, прилетел прохладный вздох,
     Вздох болота, где курчавился на слезливой кочке мох.
     Там теперь стоял, наверное, журавель, понурив нос
     И в застывшее мгновение погружаясь... Вот и ночь.

Вот и звездочка далекая повисает в синеве,
И ромашка одинокая растворяется в траве.

1962