Елена Фролова

Очень часто поражает в человеке не то, как он живет, а то, как он относится к этой жизни. Елена Казанцева относится к своей жизни с юмором и с грустью. Это парадоксальное сочетание и порождает такие удивительные создания, как "стихи и песни Елены Казанцевой". Их ни с чем не перепугаешь, они похожи только на себя и только на свою родительницу... Вот вам стихи и вот вам поэт.

Мои вопросы возникали стихийно и совсем не академически, потому как Лена человек уникальный в своей открытости и закрытости одновременно, и иногда невозможно разобраться, где она плачет, а где смеется, где шутит, а где говорит серьезно, посему мне пришлось приложить огромное усилие, чтобы выдержать хоть какую-нибудь традицию интервью.

- Какое твое любимое занятие?

- Спать.

- А стихи писать?

- Стихи - это как наркотик, понимаешь, привык, и отвыкать тяжело. А любимое - поспать...

- А у тебя разве не бывает творческих застоев?

- Ну, бывает. Я тогда думаю, что свет клином не сошелся на этих вот стихах, мне же интересно и все остальное в жизни. Хотя иногда ляжешь на диван и думаешь: вообще бы никуда не выходить и ничего не видеть.

Сидит уже известный нам поэт на диване в глубокой измученной задумчивости, курит и молчит, может быть, читает, а может, и телевизор смотрит... Иногда налетают друзья, похищают ее с любимого дивана на какие-нибудь концерты, фестивали, встречи, посиделки. И она не сопротивляясь, разве что, жалуясь на погоду, на неважное самочувствие, на неудавшееся настроение и личную жизнь, - летит вместе со всеми в гущу событий совершенно иного порядка. Правда, такие резкие переключения даются все сложнее, да и неохотнее. Что может быть лучше родного, теплого логова, тихого уединения и единственной подруги - гитары.

Обломовщина сидит в каждом русском человеке, но это не просто трагедия человека, которому лень шевелиться, - это огромный труд души, заставляющий настолько глубоко участвовать в собственной внутренней жизни, что - одно неловкое, резкое движение - и ты вышел из собственного ритма, тем самым, быть может, сломал самый прекрасный цветок, который выращивал для людей, веря в то, что он кому-нибудь нужен.

- Почему ты их все-таки пишешь? Ты, вообще, часто пишешь?

- Хочется писать всю жизнь, потому что если не писать, то застрелиться можно... Что же я еще буду делать? И вообще, я тебе честно скажу, Фролова, понимаешь, когда меня начинают вот так спрашивать и вопросы задавать, я начинаю отвечать таким важным голосом, становлюсь таким вот гордым и, действительно, каким-то серьезным созданием. А на самом деле, я боюсь относиться ко всему серьезно. Ну, сочинила, ну и что... Если б я была Лев Толстой или писала бы, как Бродский, такие вот, сама понимаешь... А то тут всего четыре строчки. Это же как гармонист в деревне куплеты поет. Я иногда говорю: вы знаете, кто я? Я - народ, вот он на завалинке сидит, лепечет с петухами от нечего делать. А еще, знаешь, чего боюсь, ну писала я эти свои стишки, писала, но сколько можно, все, вроде, одно и тоже. Я когда-то написала "Невозможно оторваться от дурацкого стиха", потому что это как зараза, вроде как руку набил и эти частушки пишешь, пишешь... Я же, в общем-то, не писатель. Мы - артисты. Моя профессия: выйти на сцену, и, худо-бедно, спеть. Я почему прибедняюсь, потому что вот тут в телевизоре поют с голыми ногами, у них же там все красиво, а тут выходишь с одной струной, да с тремя аккордами. Я раньше очень стеснялась, думала: боже мой, выходишь, поешь неизвестно что, а потом люди спрашивают: это все про вас? - неуютно как-то себя чувствуешь. Хотя я по натуре не актер. Ну, играть все играют, по мере способностей, но я почти не играю, так живу живьем.

Так вот "живет живьем" Лена Казанцева в городе Минске, где родилась и выросла, окончила школу, институт, потом поступила на работу в КБ. И так вот, после работы, приходя домой, и спасаясь от грусти и тоски, брала в руки гитару и тихонечко сама себе напевала.

Так испокон веков рождалась песня: сидел человек сам с собой, вокруг мир, его окружающий, о чем-то думал, мечтал, что-то чувствовал, и тихонечко, сам того не замечая, рождал звук за звуком. И лилась мелодия, которая, вырвавшись, захватывала своего создателя все больше и больше, так что становилось мало просто звука, хотелось все дальше и дальше взбираться по круче несущегося из глубины сердца чувства, - так появлялись слова.

- Когда ты вообще начала петь?

- Ну не помню - В детском саду... Больше всего мне там нравились музыкальные занятия, я все песни наизусть знала.

- Вероятно, корни твоего нынешнего творчества идут оттуда?! Ведь я могу себе представить детсадовский репертуар, сама там была. А кем бы ты хотела быть, вообще?

- Знаешь, в 19 веке, что-то типа такого, что "Барыня не принимает". Вот как будто я - барыня, ко мне пришли, звонят в дверь, а я сплю и говорю горничной: "Барыня не принимает!". Вспомни, какие там были барышни. Я не виновата, что мы такие тут родились. И никто не виноват. Хотя, если б я в прошлом веке жила, то, может быть, была бы той самой горничной или крестьянкой какой...

- И сочиняла бы частушки...

- Ну да... Мне до сих пор странно, когда слышу: о, стихи! Я говорю: так все ведь пишут, что тут такого, а Пушкин все равно один.

- Значит, ты не считаешь себя поэтом? 

- Ну, как тебе сказать? В глубине души я, может, и считаю, но всегда как бы так, стесняюсь. Я такая трусливая девушка. Когда уважаемые мною барды или писатели, люди компетентные, - что-то там находят - я им верю, и я им благодарна, они, вроде, дают какую-то надежду, что не зазря живу.

- А кто твои любимые барды?

- Мои любимые барды - это Дима Строцев, независимо от того, бард он или нет. Потому что он меня за руку водит, а то сама я не дойду. Это уже полоса такая. Меня мама с детства водила, теперь люди водят. Порода не та.

- А мечта у тебя какая?

- Ну какая... Большая светлая любовь, какая же еще.
 
 

Для поэта влюбленность - это самое то!
Жил да был и влюбился, и как начал писать!
Он зимою и летом ходит в старом пальто,
Но взирает с любовью на свои небеса.
Он напишет такое, что другим не с руки,
Потому что мечтатель, потому что поэт,
Но предмет его страсти не оценит строки,
А оценят потомки через тысячу лет.
Хорошо быть танкистом, аспирантом, врачом,
Полотером, шахтером, продавцом сигарет.
Плохо быть альпинистом с перебитым плечом
И великим поэтом через тысячу лет.
 
 

Если б я была свободна,
Если б я была горда,
Я могла б кого угодно
Осчастливить навсегда.
Но поскольку не свободна,
Но поскольку не горда,
Я могу кого угодно,
Где угодно, и когда...
 
 

Нужно было заболеть,
Для того, чтоб бросить пить,
Нужно было пожалеть
Для того, чтоб полюбить.
Нужно было не успеть,
Для того, чтоб понимать,
Чем до ночи песни петь,
Лучше сразу обнимать.
Для тебя мои стихи
Заколдованы, как круг.
Наши руки так близки –
Прикоснись ко мне, мой друг.
И за этот тяжкий грех
Нам не будет ничего.
Что стихи - они для всех,
А любовь - для одного.
 

Стоят на книжной полочке Гомер, Овидий, Пушкин,
Толстой, Шекспир и Лермонтов, Есенин и Кольцов,
И я стою на полочке, и мне совсем не скучно
Среди своих задумчивых, талантливых отцов.
Стою себе на полочке - сто двадцать экземпляров.
Мне ничего не хочется, я просто так стою,
А, если вдруг захочется - возьму свою гитару,
Припомню строчку первую и песню запою.
И Жан-Поль Сартр поморщится,
а Бродский скажет: Дура!
А Александр Сергеевич помашет мне рукой.
Прости меня, любимая моя литература,
Такой уж уродилась я, знать и помру такой.
 

Когда я пела для тебя –
Душа моя звенела,
Когда я пела для тебя –
Я, как для Бога, пела.
А Бог сказал: Люби меня,
A после уж кого-то.
И голос мой умолк, звеня
Последней горькой нотой.
А через год пришло письмо,
Что ты погиб в бою,
И вот теперь беду свою
Самой себе пою.
Наказана на годы я,
До смертного конца.
И нет со мною Господа:
Ни Сына, ни Отца.

Елена Фролова
www.golos.de