ПРЕССА

ИНТЕРВЬЮ

Отдадим нашему народу должное - народ тут же начал ваять конгениальные куплеты про коллег, начальников, соседей, - и всех их посылать к хорошей девочке Элис.

И еще. Послушайте рекламный блок на «Радио Балтика» - наверняка натолкнетесь на какое-нибудь творение Башакова; он там рекламу сочиняет. «Разверни и в рот бери шоколадку Кедбери», - этот перл в эфир не прошел, зато непонятными путями пошел в народ. И до сих пор ходит.

И еще. Неловко как-то определять одного творческого человека через другого… но так, на всякий случай. Помните, Павел Кашин пел: « А вокруг белым-бело и снегу намело…» - песня «Русская»? Так это тоже его, Михаила. Короче, Михаила Башакова вы знаете.

- Такие песни, как «Элис», от веселой жизни получаются? Или от невеселой?

- Будничная жизнь не была слишком веселой. Просто ирония – это способ остаться собой, что иногда означает - полностью изменится. Когда «Элис» на «Нашем радио» в Москве на первое место взлетела, я не особенно удивился наоборот, еще раз подумал: как наш народ все теки, любит посмеяться, не упускает ни единой возможности. Не от хорошей жизни, наверное, но может нам такая жизнь и дана, чтобы научиться, по настоящему смеяться. Как песня родилась? Сочинял рекламную песенку для одноименной фирмы, а мелодия из башки просто не вылезала, и персонажи стали вырисовываться сами собой. Когда Женя Феклистов (из группы «Конец фильма») приехал ко мне, и я ему спел пару куплетов с припевом, он даже сначала не поверил, что это я придумал. Женя долго смеялся, а потом мы стали вместе сочинять куплеты. Я вот чему удивился - когда однажды услышал такое обвинение: что за ужасная песня - «не курит, не пьет». Что же здесь ужасного - ведь не курит же, и не пьет! Хорошая, ведь, девочка… Языки иностранные знает. А мы такие самокритичные.

- С нее и началась слава?

- Пожалуй. Кое-что и раньше было. Была группа «Духи»: Володя Дух, Паша Кашин, Миша Дубов, Миша Сульин… Ездили по городам; вышла пластинка. Потом группа распалась. Володя уехал в Америку, Кашин занялся собственным проектом, а я остался в какой-то пустоте… Знаешь, я, наверное, был не готов к славе. Говорил – «не хочу быть знаменитым». Я думал, слава – это, конечно хорошо, но в ней есть что–то рафинированное, не естественное, а мне нужна жизнь не очищенная от трудностей простого человека, и тогда, все будет глубже – и переживания, и песни, а поэзия не будет обязанностью: вот, дескать, надо писать песни - все ждут твоего нового слова. Да не надо, - я их пишу, потому, что для меня это органичный способ беседовать с реальностью. Мне повезло, что я не раскрутился рано. Сейчас, когда у меня и продюсеры есть, и дела в Москве, но я то уже другой! Я теперь точнее определяю - что важно, а что нет. И близких людей не растерял. И пресловутый шоу бизнес не страшен.

- А как новый песенный виток начался?

- Работал себе на «Радио Балтика», и как-то пришел солидный такой человек, спрашивает: «Вы Михаил Башаков?» - «Да, а что?» - «Это же вы писали песни в «Духах»?» – «Да, а что?»… Оказалось он преподаватель из СанГИКа - Сережа Загайнов,( к несчастью он погиб год назад не знаю, а надо ли об этом писать?). Он рассказал, как одно сумасшедшее лето у них пролетело под «духовские» песни. Как приходили на работу, ставили кассету, кто-то бежал за водкой, - и они уже больше разговаривали, чем работали. Сказал: ты должен обязательно придти к нам и спеть… Я тогда подумал - «Значит не зря все», и еще раз собрал группу.

- Часто случались события, которые становились определяющими?

- Постоянно случались и случаются. Юность прошла под флагом любви и цветка вставленного в дуло автомата. Увлекался восточной философией. В 18 лет познакомился с Володей Духом, который учился на философском факультете, и я стал постоянным неофициальным посетителем лекций по немецкой классической философии. Пытался снимать кино. Помню, как-то достал билет на творческую встречу с Андреем Тарковским, до сих пор помню то, что услышал тогда. Много рисовал (альбомы Кашина «По волшебной реке» и «По волшебным грядкам» оформлены Башаковым – А.Д.). В общем, конечно, мои песни предполагают некоторое знание материала, - хотя, как мне кажется, они самодостаточны. Например, есть такая песня «Сердце, полное тишины» – это навеяно Павичем. Помнишь? «Чье сердце полно молчания, совсем не таков, как тот, чье сердце исполнено тишины». Или песня «Поэт», - меня потрясло одностишие неизвестного японского поэта: «Вот уж совсем некстати у парня длинный кинжал». И всё. Я написал историю в стихах, которая заканчивается этой фразой.

- Сейчас замечаешь в своих прежних стихах какие-то наивности, ошибки?

- Я пытался что-то корректировать, но понял: нет, не было ошибок. Всё правильно. Некоторые стихи даже сбывались – строчка в строчку. У меня не получаются песни, если в них изначально закралась ошибка. Одну, «Философ», я год писал, не мог понять - о чем эти строки, потом, вдруг осенило и дописал за один вечер. Теперь эти строки для меня аксиома. Кто-то мне говорил, что Бродский неодобрительно отзывался о попытках Пастернака переделывать некоторые юношеские стихи, или даже дневники. Если поэт продолжает жить как поэт, то ошибок не может быть. Включаются механизмы, с помощью которых мир преображается. Представь себе, что мудрость – это пчелиный воск, а мы, такие разные, наполняем своим существом ячейки. Когда твое сознание начинает понимать структуру воска, ты получаешь возможность посылать кодированные импульсы, которые понимают все и. Один из универсальных кодов – это поэзия. На самом деле, чем изощреннее становишься в технике, тем больше понимаешь, что от нее зависит не много. Гораздо большее значение имеют простые вещи, такие как любовь, тоска, доброта, умение сопереживать.

- А философ может на рынке пирожки продавать и оставаться философом?

- Если он мастер, то да. Точнее если это ему нужно на данном этапе. В этом есть некий акт свободы. Спиноза был стекольщиком, что ему никак не мешало. Но когда, кажется Декарта, стал преподавателем при дворе, и ему приходилось вставать рано утром, он просто загнулся. Феллини в конце жизни снимал рекламу, то есть, можно сказать, продавал «пирожки», и говорил: какое же нужно мастерство, чтобы в двадцатисекундном ролике выразить всё. Для меня сочинять рекламу не то чтобы легко, - здесь уместнее такие слова, как «получается» и «интересно». Может, способность совмещать зависит не от мастерства даже, а от индивидуальности. Ну и от судьбы, конечно.

- Она что, есть?

- «Матрицу» смотрела? Помнишь, когда герой приходит к Оракулу: Конечно, судьба есть, но нет такой судьбы, которую ты не можешь изменить. Всегда есть возможность стать другим, но всегда есть вероятность, что другим ты не станешь. И как проверить, избран ты или нет? Правильно, только действовать, только ва-банк со смертью.

- Страшно.

- Мне кажется, страхи есть у всех людей по поводу всего на свете. Самый простой пример страха – неизвестность. Мы боимся измениться. Как это я - буду не я, это будет кто-то другой. А меня уже не будет. Такая проекция смерти. Отношение к смерти вообще определяет готовность жить. Многие ведь живут по инерции. Я когда-то для себя открыл: знание – единственное, чего я не могу выкинуть; точнее, могу, но для этого надо либо сойти с ума, либо напиться, забыться и идти по краешку крыши высотного дома. И, даже в этом случае, знание тоже будет определяющим, только не внешнее, а глубинное знание; законов физики, собственного тела, знание, которое во всех нас есть изначально. Для меня страшный человек тот, кто врет себе и пытается, под давлением каких то внешних причин убедить себя же, что это правда . Вообще способов достигнуть уверенности – много, а способ мгновенно потерять ее, один – поддаться страху, позволить ему долго владеть собой. Во мне, кажется, есть некий центр, куда я впускаю страхи и позволяю им быть какое то время, а потом начинаю бороться, иногда, чтобы выжить приходится измениться абсолютно. Написание новых песен имеет ту же природу.

P.S.: Вероятно, сейчас Башакова можно чаще слышать в Москве, чем у нас. Всё-таки -контракт. Но в третью пятницу апреля в «Зоопарке» концерт будет.

Беседовала Анастасия Долгошева

Санкт-Петербург, 2001 год

к оглавлению